Южный Урал, № 2–3 - [50]

Савичев быстро взял карандаш и расписался. Потом он оглядел всех присутствующих и встретился глазами с Шатилиным.

— Следующий — мастер Шатилин!

Шатилин подошел к столу:

— Вызов Савичева принимаю. Бригада обязуется кроме того снизить простой печи, что принесет в месяц экономии 15 тысяч рублей.

— Горновой Пащенко! — вызвал Савичев.

Пащенко подошел к столу.

— Обязуюсь со своей бригадой снизить расход руды и агломерата на тонну чугуна на один процент. Дадим государству экономию в месяц 77 тысяч рублен.

— Водопроводчик Извеков!

— Обязуюсь снизить расход воды и удешевить на этом каждую тонну чугуна на 21 копейку.

Так подходили доменщики один за другим к столу, покрытому кумачом, ставили свою подпись и торжественно брали на себя обязательства: экономить кокс, руду, воду, пар, экономить время, экономить деньги, повышать выплавку чугуна…

Савичев подошел к Корнилову и показывает на Извекова:

— Вот человек, уж и до копеек добрался. На обыкновенной воде копейки и рубли экономить научился. 21 копейку — на тонну.

— А почему 21 копейку?

— А это они подсчитали точно, на сколько копеек на тонну чугуна перерасходуют воды, и решили сбросить этот перерасход и выйти, как говорят, в ажуре. — Кто-то из присутствующих напомнил Корнилову его слова о чудесной шкатулке.

— Вот крышечка и открылась, парторг, а?..

Корнилов радостно улыбнулся:

— Это что, крышка только приоткрывается. Увидите: какие еще драгоценности откроем!

Л. Татьяничева ПРИСЯГА Стихотворение

В 1942 г., в армейской газете «За родину», была опубликована заметка фронтового корреспондента. В ней рассказывалось о погибшем командире, в планшете которого был найден томик стихов Пушкина.

Был жаркий бой. Земля в разрывах рваных,

И смерть на лица наводила мел.

В бою сразило пулей капитана.

Он, умирая, крикнуть не успел.

Его похоронили на рассвете

На высоте, отбитой у врагов.

В разорванном осколками планшете

Нашли мы томик пушкинских стихов.

Залиты кровью белые страницы,

Но и сквозь кровь, через громаду лет,

У смерти, у бессмертья на границе,

Мы голос твой услышали, поэт.

Твои стихи на битву призывали,

И, сгрудившись у свежего холма,

Мы, как присягу, громко повторяли:

«Да здравствует солнце, да скроется тьма!»

Я. Вохменцев СТИХИ

ПЕВЕЦ СВОБОДЫ

Когда, припав к душе народной,

Услышал ты глубокий стон, —

Твой ум, живой и благородный,

Был самовластьем возмущен.

Столетья под ярмом тяжелым

Томилась русская страна.

Ты знал, что царским произволом,

Как цепью, скована она.

Как рокот бури отдаленной,

Не умолкал восстаний гул.

И над злодейскою короной

Твой гнев, как молния, сверкнул.

Еще яснее в дни изгнанья

Увидел твой орлиный взор

Отчизны горькие страданья

И рабства дикого позор;

Увидел, как народ унижен,

Хотя и славен и могуч.

Но ты мечтал, чтоб в сумрак хижин

Проник свободы светлый луч.

И, не страшась судьбы опальной,

Сердца людей глаголом жег

Певец России гениальный,

Грядущей вольности пророк.

Твой голос был, как зов набата

Для сыновей родной земли,

Что мрачной площадью Сената

На смерть и каторгу прошли.

Могучий сеятель свободы,

Свершая свой отважный труд,

Ты верил: пронесутся годы —

И злаки чистые взойдут.

Хотя стоял двуглавой тенью

Стервятник злобный над страной, —

Ты знал Руси предназначенье,

Ты верил в свой народ родной.

И вот свершилось. Самовластья

Давно развеян темный прах.

Твои стихи, как гимны счастья,

У всех народов на устах.

НАЧАЛО

Сад за окном гудит метелью,

Сверкает иней на окне.

К тебе в студенческую келью

Явилась муза в тишине.

Горячий воск струили свечи

Среди раскиданных томов.

Ты был то весел и беспечен,

То неподвижен и суров.

И вдруг оставлены в покое

Жуковский, Данте и Дидро.

Ты над зачеркнутой строкою

Грызешь гусиное перо.

Как трудно с буйным сердцем сладить!

Горят зрачки орлиных глаз.

Не в эту ль ночь в твоей тетради

Арист поднялся на Парнас?

Потом твое стихотворенье

Друзья украдкой в город шлют.

Там полудетское творенье

Уже тисненью предают.

Но предсказать была не в силах

Словесность русская пока,

Какое мощное светило

Пробьет лучами облака.

…В лицее — праздник. Строгим лицам

Под стать колонный строгий зал.

Вот имя новое Куницын

С улыбкой гордою назвал.

Выходит юноша, робея,

Затрепетав, читает он.

И зал притихшего лицея

Могучим чувством потрясен.

Как будто настежь створки ставен…

Не в окна, — в сердце хлынул свет.

И встал восторженный Державин

Благословить тебя, поэт.

Твой каждый стих был чист и звонок,

И ум, и страсть пылали в нем.

Взмахнувший крыльями орленок

Себя почувствовал орлом.

БОЛДИНСКАЯ ОСЕНЬ

…Опять от невесты ни слова!

И даже оказии нет.

Тоскует ли там Гончарова,

Как здесь, в карантине, поэт?

Хоть знала б, что Пушкин тревожен

Которые сутки подряд.

Поехать? Проезд невозможен —

Посты на дорогах стоят.

Но ты, сохраняя презренье

К своей беспощадной судьбе,

В работе найдешь наслажденье.

А осень — по нраву тебе.

Пусть скажет скорее Татьяна

Все то, что сказать суждено.

Последние главы романа

Читатели просят давно.

Вот в сказочно-пышных владеньях

Гостей принимает Салтан;

Вот в храм пробирается тенью

Закутанный в плащ Дон-Гуан;

Вот злобная зависть Сальери

Уже превращается в яд…

В труде пролетают недели.

Стихи, как рубины, горят.

Ты любишь бродить вечерами,

Ни с кем не чуждаешься встреч.

Ты любишь сидеть с мужиками