Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - [17]

.

События, которые здесь описаны, предположительно можно отнести к 1811 году – именно тогда Сергей Волконский стал флигель-адъютантом императора Александра I. Сведений о том, какой именно проект подавал Бенкендорф царю в начале 1810-х годов, не сохранилось. Известен более поздний проект Бенкендорфа о создании тайной полиции – проект, относящийся к 1821 году. Однако вряд ли в данном случае Волконский путает даты: с начала 1821 года он служил в Умани, и в этот период не мог лично общаться со служившим в столице Бенкендорфом.

Историки по-разному пытались прокомментировать этот фрагмент мемуаров Волконского. Так, например, М. Лемке в книге «Николаевские жандармы и литература» утверждал, что причина столь восторженного отзыва – в том, что Бенкендорф оказывал своему другу-каторжнику «мелкие услуги», в то время как мог сделать «крупные неприятности»[85].

Современные же комментаторы этого фрагмента делают иной вывод: Волконский, попав на каторгу, сохранил воспоминания о Бенкендорфе – своем сослуживце по партизанскому отряду, храбром офицере, и не знал, «какие изменения претерпела позиция его боевого товарища»[86].

Однако с подобными утверждениями согласиться сложно: почти вся сознательная жизнь Сергея Волконского эти утверждения опровергает. Князь Волконский был и остался убежденным сторонником не только тайной полиции вообще, но и методов ее работы в частности. Этому немало способствовал опыт участия в партизанских действиях, которые, конечно, были невозможны без «тайных» методов работы.

В тайном обществе у Волконского был достаточно четко определенный круг обязанностей. Он был при Пестеле кем-то вроде начальника тайной полиции, обеспечивающим прежде всего внутреннюю безопасность заговора.

В 1826 году участь Волконского намного утяжелил тот факт, что, как сказано в приговоре, он «употреблял поддельную печать полевого аудиториата»[87]. В 1824 году заговорщик действительно пользовался поддельной печатью, вскрывая переписку армейских должностных лиц. «Сия печать… председателя Полевого аудиториата сделана была мною в 1824 году», – показывал князь на следствии[88]. Печать эта была использована по крайней мере один раз: в том же году Волконский вскрыл письмо начальника полевого аудиториата 2-й армии генерала Волкова к Киселеву, тогда генерал-майору и начальнику армейского штаба. В письме он хотел найти сведения, касающиеся Михаила Орлова, только что снятого с должности командира 16-й пехотной дивизии, и его подчиненного, майора Владимира Раевского. «Дело» Раевского, участника заговора, занимавшегося, в частности, пропагандой революционных идей среди солдат и попавшего под суд, могло привести к раскрытию всего тайного общества.

В целях тайного общества Сергей Волконский использовал и свои родственные и дружеские связи с армейским начальством, с высшими военными и гражданскими деятелями империи. А связей этих было немало: вряд ли кто-нибудь другой из заговорщиков мог похвастаться столь представительным «кругом общения». С начальником штаба 2-й армии генерал-майором Киселевым Волконский дружил еще с юности; дружба, как уже говорилась выше, связывала Волконского с генерал-лейтенантом Александром Бенкендорфом – тогда начальником штаба Гвардейского корпуса. «Ментором» и покровителем заговорщика был его шурин Петр Волконский. «Близкое знакомство» соединяло Волконского с генерал-лейтенантом Иваном Виттом, начальником южных военных поселений, в 1825 году известным доносчиком на декабристов.

Согласно мемуарам князя в 1823 году, во время Высочайшего смотра 2-й армии, он получил от императора Александра I «предостерегательный намек» – о том, что «многое в тайном обществе было известно». Довольный состоянием бригады Волконского, Александр похвалил князя за «труды». При этом монарх добавил, что «мсье Сержу» будет «гораздо выгоднее» продолжать заниматься своей бригадой, чем «заниматься управлением» Российской империей[89].

Летом 1825 года, когда появились первые доносы на южных заговорщиков и над тайным обществом нависла угроза раскрытия, подобное «предостережение» Волконский получил и от одного из своих ближайших друзей – начальника армейского штаба Киселева. Киселев сказал тогда Волконскому: «Напрасно ты запутался в худое дело, советую тебе вынуть булавку из игры»[90].

В ноябре 1825 года Волконский узнал о тяжелой болезни и последовавшей затем смерти императора Александра I на несколько дней раньше, чем высшие чины во 2-й армии и столицах. Уже 13 ноября 1825 года, за шесть дней до смерти императора, он знал, что положение Александра I почти безнадежное; узнал же он об этом от проезжавших через Умань в Петербург курьеров из Таганрога. Следует заметить, что, конечно, курьеры не имели право эту информацию разглашать. Однако шурин заговорщика, Петр Волконский, к тому времени уже снятый с поста начальника Главного штаба, но не потерявший доверия императора, был одним из тех, кто сопровождал Александра I в его последнее путешествие, присутствовал при его болезни и смерти. Видимо, именно этим и следует объяснить странную «разговорчивость» секретных курьеров.