Южное солнце-4. Планета мира. Слова меняют оболочку - [25]
Какая? О, господи! Если бы открытым текстом, но нет, и никак нет — никогда! А что — да? Будет сказано, как обычно, этот материал в тираж не пойдет.
Вот и все! Что должно было произойти, то и произошло.
— Три полосы я вам подписал. Четвертая… Замените.
— Всю полосу?
— Очерк. «Фарватер открыт — мин нет».
— Но это же мой очерк!
— Вам виднее…
Для спасения ситуации я сказал:
— Он победил на конкурсе Министерства морского флота СССР.
— Вам виднее…
— Так… может быть…
— Быть ничего не может! Здесь виднее мне…
— Однако… Учтите все же, что конкурс проходил в Москве! Там, — палец вверх, для выразительности, — все проверено — мин нет.
— Это в вашем очерке мин нет, а в действительности…
— Что? Что в действительности?
— Конкурс был открытый или закрытый?
— Закрытый. С правом последующих публикаций. Вот мы и решили опубликовать, как говорится, по месту написания. В «Латвийском моряке».
— Вам виднее — в «Латвийском моряке» — печатать или не печатать. Но в моем ведомстве виднее другое: его нигде не напечатают.
— Почему?
— Простите, это я вам должен объяснять «почему»?
Мне вспомнилось основное правило нашей печати, указывающей на ее несгибаемую демократичность: ты свободен писать, что твоей душе угодно, а государственные газеты, журналы и издательства в той же мере свободны публиковать то, что подходит им. А подходит им не все и не всегда. И при этом разумного объяснения причины отказа хрен дождешься, в особенности от цензора.
Посему не задавайте наивных вопросов! Я так и не дождался в Главлите никаких объяснений, позвонил в редакцию Якову Семеновичу Мотелю. «Имею честь доложить, горим на разминированном море, срочно нужен запасной материал строк на двести. На линотипе у Фили Гутманиса видел — лежит такой. Чей? Нашей Светы, о пионерском лагере Латвийского морского пароходства, того, что на станции Пумпури. Верстаем?»
Получив «добро» на публикацию Светиного репортажа, побежал в типографию к ПростоФиле — подгонять его с набором.
— У тебя готово про пионерлагерь?
— Опять за гренками? — отлип он от клавиатуры.
— Гранками, Филя!
— У меня готово. Но ведь это в следующий номер? Или врут мои глаза?
— Глаза не врут. И я тебе врать не буду. Цензура забодала мой конкурсный очерк.
— Про фраера, что открыт?
— Про фарватер, Филя!
— Получается, сказали: «вигвам вам, товарищ взамен публикации», а?
— Фиг вам! — поправил я путаника. Поправил, нервно, сквозь зубы, испытывая нескрываемую досаду.
И тут мой приятель в отместку на замечание удивил несказанно: выявился вдруг совсем в ином качестве, неожиданном, я бы сказал.
— Ладушки! Молчать на эту тему нельзя. Думаю, я тебя наведу на мысль, почему забодали твой материал.
— Ну?
— Бьюсь об оклад! Похоже, ты раскрыл какую-то военную тайну.
— О заклад, Филя! Какие тайны?
— На всех военных картах эта часть моря, должно быть, по-прежнему заминирована с Первой мировой войны…
— Ну?
— А ты разминировал, и… в газету понес — печатайте!
— Не пойму я тебя.
— Чего тут не понимать? Не соображаешь? На вражьих лоциях в НАТО — «заминировано», а у тебя: «открытый фарватер — мин нет, добирайтесь, дорогие наши враги, на своих боевых кораблях прямым курсом до Риги и бомбите нас в хвост и гриву». Теперь яснец, что полный песец? — он откинулся на спинку металлического стула и хитро уставился на меня. — Исправишь меня на матерный лад?
— Да ну тебя, Филя! Тебе бы в цензоры пойти! — поразился я логике линотиписта.
— Я по дядиному следу не хожу.
— Гутманис? — стал я в уме перебирать таблички на входных дверях в Главлит.
— Он у меня на латышском языке. И по материнской линии. Янис Францевич Лацис.
— А-а… Есть такая табличка! — вспомнил я.
— То-то и оно, милый мой писатель на военную тему! — и в назидание процитировал:
— Кто написал? — поперхнулся я.
— Сам сочинил! — горделиво ответил ПростоФиля. — У меня не только редакторская жилка, старик. Я и писать самостоятельно могу, когда грамотный.
— Чего же Рутке стихи не слагаешь?
— Вернется — сложу.
— А куда она подевалась?
— Умахнула на дачу своей тети, у которой остановилась. В Дзинтари. Говорит, смеяться над ней будут в Одессе, если вернется без загара.
— А над тобой?
— Фак каналья!
— Вахканалия, Филя?
— Она самая! Меня в Одессу еще не зовут женихаться. А здесь надо мной тоже есть кому посмеяться.
Мы и посмеялись. Каждый над собой и своими проблемами.
Из автобиографии Сергея Эйзенштейна:
«Не могу похвастать происхождением. Отец не рабочий. Мать не из рабочей семьи. Отец архитектор и инженер. Интеллигент. Своим, правда, трудом пробился в люди, добрался до чинов. Дед со стороны матери хоть и пришел босой в Питер, но не трудом пошел дальше, а предпочел предприятием — баржи гонял и сколотил дело. Помер. Бабка — «Васса Железнова». И рос я безбедно и в достатке. Это имело и свою положительную сторону: изучение в совершенстве языков, гуманитарные впечатления от юности. Как это оказалось все нужным и полезным не только для себя, но — сейчас очень остро чувствуешь — и для других!»
В отличие от Сергея Эйзенштейна, я своим происхождением мог похвастать.
Мой папа Арон Гаммер, прирожденный музыкант и композитор, был еще заодно и потомственным жестянщиком. Это, если внимательно вчитываться в автобиографию великого маэстро экрана открывало широкие горизонты в стране победившего пролетариата.
Всё от Бога, за исключением женщины (итальянская пословица).© Dimuka.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Люди всегда ищут лучшей жизни, наивно полагая, что за чужим забором трава зеленее. Если там, действительно, лучше, то почему всё время вспоминается та жизнь, от которой стремился уехать? Почему когда там идёт дождь, здесь хочется плакать? Как сказал однажды Симон Моисеев, «Где лучше — здесь или там, — зависит от того, где задан вопрос».P.S. Данные монологи и рассказы были размещены на израильском портале Союз (www.souz.co.il).© Dimuka.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказ удостоен второй премии на международном литературном конкурсе Aлеко-2002 (Болгария) и первой премии на конкурсе «Иерусалим-2004».
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».
«Мы подходили к Новороссийску. Громоздились невысокие, лесистые горы; море было спокойное, а из воды, неподалеку от мола, торчали мачты потопленного командами Черноморского флота. Влево, под горою, белели дачи Геленджика…».
Из книги: Алексей Толстой «Собрание сочинений в 10 томах. Том 4» (Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.)Комментарии Ю. Крестинского.
Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»)