Кто-то читает вывеску: «Пивная «Зеленый садик».
– Это хорошо, – заплетающимся языком бормочет Сазан. Он все равно сказал бы это, называйся пивная как угодно иначе.
В саду официанты разносят в кружках «Старое дюссельдорфское». Счастливчик заказывает каждому по кружке. Все орут:
– Да здравствует Счастливчик!
Грайфер приносит пепельницу, а потом берет с соседнего стола тарелку со шницелем. Обворованный гость не рискует выразить протест.
Калле, по-прежнему трезвый, ощущает жгучий стыд. Как противно быть одним из них.
– Пойду принесу сигареты, – он поднимается из-за деревянного столика. Большинство занято собою, пивом и обсуждением внушительных женских достоинств кельнерши. На Калле всем наплевать.
Улучив момент, Калле выходит из пивной и вновь оказывается в пешеходной зоне. Он останавливается перед торговцем, рекламирующим яркие брючные ремни. И тут на него накатывает волна омерзения.
Он совсем запутался. Только и делал всегда, что старался утвердиться в глазах окружающих. Наконец ему это удалось, они даже порешили скинуться ему на билет, чтоб возвращаться всем вместе. А на душе муторно.
«Что же произошло?» – задумался он, спускаясь к набережной Рейна. Взгляд его упал на ноги. Таким вот сапогом Грайфер ударил пожилого человека в лицо. Калле до сих пор видит во всех деталях эту сцену. Грайфер расхохотался, словно наступил на банку с пивом.
Грайфер ощущает себя сильной личностью, громилой-Максом, знаменитым гангстером, но в тот момент выглядел он полной мразью. «Да и вообще Грайфер мразь», – подумал Калле, бредя по набережной. С каким наслаждением снял бы он с себя кованые сапоги и бросил их прямо здесь.
Калле вспомнил турка, которому разбили бровь в прошлую субботу. «Вообще-то он имел полное право пырнуть меня ножом – мысль эта поражает его. – Конечно, с этими азиатами все не так просто, но с ходу начинать оскорблять их тоже несправедливо.
Да и вообще в глазах Счастливчика и остальных я только тогда что-то значу, когда демонстрирую силу, дерусь, избиваю тех, кто мне ничего плохого не сделал. Каково теперь тому парню, что прикусил язык?»
Калле закрыл лицо руками, пытаясь отогнать от себя эту сцену. В следующий миг он оглянулся, опасаясь, не видел ли его кто в таком состоянии. Сам виноват, в другой раз пусть не падает так неловко, попробовал он успокоить себя. Но этот аргумент не принес облегчения.
Калле встал, мгновение постоял в раздумье, извлек из кармана кастет, бросил его в реку и быстро зашагал прочь.
«Начну снова ездить на тренировки в Зельд, – решил он. – Эде все еще надеется сделать из меня нападающего. Еще два года можно было бы играть в команде юниоров».
И еще он обязательно должен позвонить Клаудии. Она ведь не порвала с ним окончательно. Как она тогда сказала? «Хочешь казаться настоящим мужчиной?» Кто знает, настоящий я мужчина или просто трус. Но считать себя настоящим парнем только потому, что так считают они, – противно.
Он попросту бросил ее на стадионе. Ясно, она решила уйти от него, ни одна девушка не позволит так с собой обращаться. А как они все на нее глазели? Калле пронзил стыд. Хорошо бы удалось все это исправить.
