Южане и северяне - [26]

Поздней ночью в шести товарных вагонах мы тронулись со станции Анбён. Весь первый вагон был занят офицерами-новичками под командованием Главного Начальника. В каждом из оставшихся пяти вагонов было размещено примерно по сорок человек. Мы, заместители командиров взводов, находились вместе с солдатами в тесных вагонах. Каждому из нас выдали компас и пистолет, необходимые в условиях боя. Поэтому не только я, но и другие уже с момента посадки на поезд догадались, куда нас везут. Как раз в то время в окрестностях Пхохана и Ёндока на передовой линии фронта в окружении противника находилась элитная часть северокорейских войск. Так вот, новобранцы должны были прикрывать ее отступление. Любым способом мы должны были задержать противника в окрестностях Ульчжина хоть на короткое время.

В вагоне было настолько темно, что ничего не было видно даже на расстоянии вытянутой руки. Лишь по светящимся огонькам можно было догадаться, что это люди, а не призраки, сбившись в небольшие группы, смолят самодельные бумажные папиросы с махоркой. Те же, у кого кончились папиросы, только чмокали губами, воображая, что тоже курят. Другие, сидя у окна, по очереди затягивались остатками папирос, передавая друг другу. Вот почему казалось, что в темноте как будто перемещаются огненные точки.

Судя по тому, как маневрировал наш поезд и как менялось положение наших тел, можно было догадаться, в каком направлении он движется. Мы знали, что, если колеса скрежещут о рельсы, значит, поезд огибает ущелье, а если стук колес утихает, то он движется по ровной местности. В это время мы полагали, что скоро на левой стороне под отвесными скалами должен появиться берег Восточного моря, а на правой стороне — восточный отрог хребта Хваннёнсан, который является началом горы Тхэбэксан. Судя по всему, поезд должен проходить узкое ущелье в окрестности Саным.

Так называемые южные добровольцы были собраны из самых разных мест, и они довольно сильно отличались друг от друга. Одним словом, эта была неорганизованная масса людей, случайно оказавшихся в одном месте. Тем не менее, они были не лишены чувства коллективизма и инстинктивно тянулись друг к другу. Вероятно, так объединяет общая судьба. Некоторые из них даже подружились после первых увеселительных мероприятий.

Каждый новобранец занимал свое место в вагоне согласно предписанию. Например, товарищ из Ёнбена, Ким Сокчо с Юга, человек из Мунчхона по прозвищу Камчжабави — Камень-картошка — и еще несколько человек сидели недалеко друг от друга перед закрытым окном вагона. Пока ехали до местности Оге, между ними происходил такой разговор:

— Эй, товарищ из Ёнбена, вы еще не спите?

— Какой там сон. Лежу с открытыми глазами.

— А вы что-нибудь видите?

— Нет, хотя глаза у меня открыты.

— Зачем тогда нужны такие глаза? Лучше выбросить. Сколько лет исполнится товарищу из Ёнбена в этом году?

— Мне будет тридцать два года. Почему удивляетесь? Откровенно говоря, в мирное время вы не смогли бы обращаться ко мне так запросто. Так уж получилось.

Кто-то говорил, что хотел бы видеть свет молодой луны, отражающийся в речной воде, а другой жаловался, что очень хочет сходить по малой нужде…

Это были последние минуты их шутливых разговоров. Вскоре поезд вошел в темный туннель и уже ничего не было слышно. Через короткий промежуток времени поезд вновь оказался на равнине, но в вагоне по-прежнему было тихо.

Я был в другой стороне вагона среди студентов, прибывших с Юга. Они также сидели, прислонившись к стенке вагона, в гнетущей тишине, ничего не видя перед собой. Каждый из них было глубоко погружен в свои мысли…

Это было в начале вечера в Анбёне. После раннего ужина в одном из частных домов у железнодорожного вокзала мы вышли во двор, который находился рядом с навозной кучей. В то же время показался и командир третьего взвода — лейтенант Ко Ёнгук, который жевал на ходу еще не проглоченную пищу. Говорили, будто он сын хозяина пхеньянской фабрики по производству соевого творога тофу. Он отличался неуживчивым характером. Из-за этого еще в нансонском спецотряде он попадал в конфликтные ситуации. Его призвали в армию со второго курса Пхеньянского пединститута, и он был всего на два года старше выпускников средней школы. Пока мы служили с ним в одной части, наши отношения были обычными, нормальными. Но когда он надел офицерскую форму, стал вести себя по-другому и стремился всячески избегать встречи с нами, старшеклассниками. Одним словом, появлялись первые признаки зазнайства. Тем не менее, он все еще был больше похож на студента, чем на офицера. Как-то я шутя спросил:

— Ну, как дела у нового офицера? Как он чувствует себя?

Он, слегка улыбаясь, ответил с ярко выраженным пхеньянским говором:

— Какая разница — в офицерской я форме или нет! Откровенно говоря, жизнь в спецподразделении была намного интереснее. Мне там больше нравилось. Тогда хоть свинину ели вдоволь и по-прежнему чувствовали себя студентами.

Складывалось впечатление, что он не ориентируется на местности — спрашивал, где, на какой стороне находится Нансон и сколько километров до тех мест.

Подходил к концу долгий летний день, на равнину опускалась ночь. Совсем недавно можно было узнать, с какой стороны находится море. Северо-западная часть его берега была окружена невысокими холмами, а вся северная часть была открыта. На востоке, в местности Сонбунни, виднелись сосновые ветрозащитные лесопосадки. Южная сторона, местность Нансон за Намдэчхоном, была закрыта высокими холмами.