Ювелир. Драконья Игра - [69]

Воистину, не зря шептались, будто расположение лорда Ледума гораздо страшнее его равнодушия.

Лорд Эдвард отставил кубок на широкий лепесток витых перил. Отбросив зонт в сторону, шагнул вперед и наклонился к своему фавориту, который, по-видимому, уже плохо сознавал происходящее. Подняв его на руки, правитель без малейших затруднений прошелся со своей ношей сквозь всю опочивальню и швырнул ее в пышное облако серебряных простыней.

Усевшись рядом, он сцапал край статусной ленты и с силой потянул на себя. Кристофер слабо удивился: черный бант нет нужды поправлять, на сей раз тот завязан безукоризненно. Тем не менее, аристократ податливо последовал за рывком, как марионетка за нитью в руке кукловода.

Нарядный узел распался, обнажив будоражащую белизну шеи.

Дыхание мага делается прерывистым: судорожный, нервный вдох, удлиненный выдох. На скулах играют желваки. Как же тревожит изгиб этой белой шеи: голубая жилка бьется под тонкой атласной кожей, дрожит от движения крови так трепетно. Глаза правителя, кажется, стали ещё темнее: темнота разлилась за пределы радужек, заполнив всё видимое глазное яблоко. То был взгляд дракона, потерявшего контроль из-за жажды: жадный зверь внутри рвется убивать.

Наклонности лорда были хорошо известны, а потому, видя ленту в его руках, Кристофер чуть подался навстречу, сложив ладони вместе, словно не возражая, что ему придётся непременно быть связанным и принять наказание. Так ребенок, обжегшись раз, вновь доверчиво тянется к огню.

— Нет, — отшатнувшись, внезапно севшим голосом произносит маг.

Он будто опомнился на мгновение, уличенный этой простой покорностью в преступлениях, которые ещё не были совершены.

Жажда крови слишком сильна! Она расцветает в самой сердцевине его существа, в пульсирующем сплетение нервов, на смутной трепещущей грани между допустимым и непоправимым… она заслоняет глаза. Высокая волна поднимается и — с запасом перехлестывает последние заслоны разума.

Правитель так любит контролировать других, но не в состоянии контролировать самого себя. Правитель так любит власть, но не имеет ее в самом важном.

— Не смей… — шипит лорд на вдохе заметно охрипшим голосом. — Удержи меня!

Но соблазн уже сушит ему рот.

О боги, да как удержать ему себя самого? Стоит признать: он заблудился в этой кровавой тьме, он потерял ориентиры.

Заклинателю не хватает сил. В запале человек не может усмирить зверя: сердце колотится, поводья предательски пляшут в руке. Не только эта комната — весь его город наполнен одуряющим клейким запахом, от которого никуда не деться, от которого не спрятаться нигде. Золотая драконья кровь с готовностью отзывается на зов и жаждет кровавой жертвы.

Правитель не контролирует больше силу пальцев: лента премьера петлей затягивается на горле его фаворита. Последним усилием взяв себя в руки, лорд сдирает несостоявшуюся удавку и, тяжело дыша, стаскивает приближенного с кровати на пол.

Кристофер и сам не знает, чего просит от него. В преданности аристократа есть что-то от религиозного порыва священнослужителей прошлого, готовых принять пытки и даже смерть за свою веру. Но этому не бывать.

Нет, эта изысканная спальня не станет местом экзекуции, о которой он впоследствии пожалеет.

Нет, завтра Кристофер вновь будет тихонько играть для него любимый задумчивый ноктюрн.

Нет, всё будет по-прежнему… ничего не будет разрушено.

…Неужели не понимает глупый мальчик, в какие темные бездны зовет его? Бездны, в которых остались столь многие, из которых всё труднее выбираться ему самому. Бездны, в которые он снова хочет вернуться, вернуться на этот робкий зов. В сердце сдвинулось что-то, неподконтрольное. В душе, что долгие годы покоилась под чёрной водой равнодушия, зародилось тягостное предчувствие. Быть беде.

Лавина, сорвавшаяся с вершины горы, не остановится на полпути.

Но может быть, есть тот, кто в силах ее остановить?

Впервые в жизни снимая все внутренние барьеры, лорд Эдвард мысленно призывает своего дракона, обращается к хозяину священной крови, которая контролирует его тело.

Неизвестно, услышал ли его Альварх, но жажда убийства вдруг ослабела. Правитель всё еще чувствовал себя как хищник, перед самым носом которого размахивают окровавленным куском мяса, но в то же время не стремился разорвать его прямо сейчас.

Кристофер вздрогнул под прикосновением его руки: чернильные пряди волос в беспорядке упали на лоб. Смиренно преклонив колени, аристократ склонил голову, и на глаза его приятной тяжестью легла черная повязка.

Та самая роковая, болезненная зависимость, что возникла без спросу, со временем выросла в нечто большее. Будет ли лорд ласкать или наказывать — он с наслаждением подчинится, он примет его волю с благодарностью, последует за ней до конца, до самого дна водоворота. Возможно, это неправильно, постыдно, грешно — ему всё равно. Правитель Ледума стал единственным центром тяжести, ядром его мироздания.

Против ожидания, лорд Эдвард не связал его, не обездвижил, а только лишил зрения, оставив ждать в темноте. В темноте, скрывающей щекочущее нервы присутствие зверя: прекрасного дикого зверя, приручить которого нельзя.