Юстиниан - [20]
Но все вышеперечисленное — вопрос культурной традиции. Были вещи гораздо более серьезные. Например, уголовная ответственность наступала с семи лет[71] — а это при тогдашней системе наказаний далеко не шутка! Лишь при Юстиниане девочкам было официально запрещено заниматься проституцией до десяти лет (во всяком случае, так можно трактовать одну из его новелл, 14-ю). Перешагнув же этот рубеж, ребенок вполне мог оказаться «работающим» в доме терпимости. Нередкими были случаи убийства детей родителями: чаще это случалось с девочками (особенно в сельской местности, в семьях бедняков), но при определенных обстоятельствах гибли мальчики (например, если они рождались у проституток).
Вообще детская смертность была колоссальной: половина детей не доживала до пятилетнего возраста, причем умирали от таких болезней, которые в наше время смертельными не являются, например от ветряной оспы.
По римской традиции новорожденного клали перед отцом на землю. Отец должен был поднять его — таким образом признавая. Если он этого не делал (например, по причине уродства ребенка), младенца удаляли из семьи. В наиболее жестоком случае «удаляли» означает «выбрасывали» — запрет на это был введен достаточно поздно, в III веке, при императоре Александре Севере.
Бывало, детей подкидывали. Статус подкидыша (свободный или рабский) определял глава семейства, нашедшего «подарок». Оказавшихся таким образом в рабах было довольно много. Считать этих детей свободными, даже если они имели заведомо рабское происхождение, повелел как раз Юстиниан[72].
Глава римского семейства имел «patria potestas», «отцовскую власть», что давало ему в том числе и право продать члена семьи в рабство или даже убить из-за какого-либо значимого проступка[73]. Это было прекращено при Константине Великом в рамках общей тенденции ограничения античных свобод государством в лице императорской власти. Впрочем, при крайней нужде отец все-таки мог продать своего ребенка в рабство и в послеконстантиновскую эпоху. Но если суд устанавливал, что крайней нужды не было, отец-продавец подлежал наказанию.
Мальчика могли оскопить (евнухи в Византии ценились). Операция была довольно болезненной и опасной: в 142-й новелле Юстиниана говорится, что из девяноста кастрированных выжило лишь трое![74] Правда, обращать гражданина империи в евнуха запрещалось еще во времена Домициана, а незадолго до рождения Петра Савватия законом Льва I этот запрет подтвердили. Но законы нарушаются не только в наше время.
Ребенок мог пострадать во время набега варваров или междоусобной войны. Правда, как раз конец V века в этом отношении был для Иллирика спокойным.
Петр Савватий избежал ужасов, о которых сказано выше, и, скорее всего, вел обычную жизнь свободного мальчика.
Какой она была?
Отнятие от груди матери или кормилицы происходило в значительно более зрелом возрасте, нежели сейчас: в три-пять лет[75]. Кормилиц держали повсеместно, даже в семьях с относительно скромным достатком. Нередким явлением был педагог — раб-воспитатель, ходивший за мальчиком, пока тот не вырастал. В более древние времена богатые и образованные семьи для этой цели приобретали ученого грека. В V веке грека заменил просто человек неглупый и отличавшийся благонравием. Такой «дядька» вполне мог быть и у Петра Савватия.
До семи лет трудов и обязанностей практически не было. Ребенок постигал мир.
Вставали дети вместе со взрослыми, рано. Помолившись, завтракали: кто побогаче, мог позволить себе роскошный стол: «белые хлебы, мясной паштет, рыба, всевозможное вино, оладьи, сласти»[76]. Но люди простые (а именно к ним относилась семья нашего героя) обычно питались незатейливо. Например, бобами, чечевицей, куском хлеба (пшеничного или, поскольку мальчик рос на Балканах, ячменного) с сыром, оливками, медом или просто смоченного в вине; мясо или птицу ели редко и понемногу. В пищу могли употреблять то, к чему мы уже непривычны, — например, делали салат из асфодели или мальвы. Вино — вообще особая статья. Византийцы не употребляли молока или кипяченых напитков, а пили воду, смешанную с медом или вином, горячую либо холодную — по времени года. Исключения для детей не делалось, стол был общим. Справедливости ради нужно заметить, что неразбавленного вина ребенку вряд ли бы дали: его употребление считалось признаком пьянства и не приветствовалось даже у взрослых.
Позавтракав, мальчик уходил играть. У Петра Савватия наверняка были волчок или кубарь, обруч, мяч, глиняная свистулька и глиняная же или деревянная лошадка (а может быть, тележка с запряженной в нее такой лошадкой). Отец или дед мог устроить мальчику качели.
Сложно предположить отсутствие у маленьких византийцев игрушечного оружия — щита, копья, деревянного меча и лука со стрелами, — особенно если в семье были служившие в армии (у Петра Савватия в армии служил дядя Юстин).
В сельской местности играли с животными: гусями, курами, цесарками, с любимым щенком, барашком или поросенком.
На ослике, воле, муле или лошади мальчики учились ездить (как верхом, так и в повозке): умение управлять животным являлось жизненно необходимым навыком. Вряд ли бы византийский ребенок удержался от соблазна покататься верхом на козе, овце, незлой собаке или запрячь в игрушечную повозку гуся.

Книга "Императоры Византии" — один из лучших образцов учебно-познавательной литературы. Она адресована всем, кто изучает историю древнего мира и средних веков, а так же широкому кругу читателей. Перед нами — история Византийской империи в лицах. На примере драматических судеб ее императоров прослеживается огромная эпоха, связывающая античность и средневековую Европу. Книга богато и со вкусом иллюстрирована. Впервые в одном издании собраны портреты почти всех императоров — на репродукциях монет, мозаик, фресок и книжных миниатюр.

М.В. Ломоносов, как великий ученый-энциклопедист, прекрасно понимал, какую роль в развитии русской культуры играет изобразительное искусство. Из всех его видов и жанров на первый план он выдвигал монументальное искусство мозаики. В мозаике его привлекала возможность передать кубиками из смальты тончайшие оттенки цветов.До сих пор не оценена должным образом роль Ломоносова в зарождении русской исторической картины. Он впервые дал ряд замечательных сюжетов и описаний композиций из истории своей родины, значительных по своему содержанию, охарактеризовал их цветовое решение.

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.

Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Федоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Федор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!В книге главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым.

В книге Рудольфа Баландина читатель найдет увлекательные рассказы о странностях в жизни знаменитых интеллектуалов от Средневековья до современности. Герои книги – люди, которым мы обязаны выдающимися открытиями и техническими изобретениями. Их гениальные мысли становились двигателем человеческой цивилизации на протяжении веков. Но гении, как и обычные люди, обладают не только достоинствами, но и недостатками. Автор предлагает ответ на вопрос: не способствовало ли отклонение от нормы, пусть даже в сторону патологии, появлению нетривиальных мыслей, решений научных и технических задач?

В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.