Юрод - [23]
И ему было сладко от того, что кур топтать больше не хотелось, - хотелось потоптать, подмять, исклевать нежно и строго зовущую хозяйку, хотелось почувствовать совмещение их с хозяйкой отверстий, почувствовать свое проникновение в чужую клоаку, хотелось длить проникновение долго, долго, долго.
И похоть эта все расширялась, увеличивалась, делала петуха бесстрашным и наглым, тем более, что никакой боли он уже давно не чувствовал, а кроме боли бояться ему было нечего...
И лишь иногда, когда петуху внезапно хотелось ударить в грудь самого себя, хотелось порвать широкую теплую жилу, идущую от груди к тонкой шее, - только иногда он об этой нынешней своей сдвинутости жалел. От жалости же его кидало в сон. Петух не боялся упасть во сне. Особенности мускулатуры, свойства сухожилий позволяли фалангам его пальцев автоматически сжиматься, когда он сидел на шестке, в закутке своем, внизу...
Петух почти не помнил, что с ним было раньше, но зато он хорошо и во сне и наяву видел свое будущее. Видел лежащих в палате людей, на которых ему предстоит вскорости слететь, видел их оплывшие лица, чувствовал, как продергивают их тела слабо извивающиеся вены. А перестав видеть больных, видел он какую-то красно-узорчатую, невозможную и ненужную в степи башню, видел зеленую черепицу ограды под башней, на которую ему зачем-то требовалось взлететь. Впрочем, черепица в последнее время меняла цвет: становилась розовой, становилась кроваво-красной. Меняла очертания и башня, заменялась она другими башнями - пониже, поскромней, заменялась тучными голубоватыми и тоже не виданными в степи домиками с золочеными луковками...
И тогда петух, тощий этот кур, не попавший еще в ощип, ощущал в себе прилив сил, надувались его воздушные, улучшающие подъемную силу крыльев мешки, и огромным своим, за последние дни еще чуть наросшим клювом он сбивал золотые луковки и долбил их, долбил, долбил...
Вдруг петух приостановился, замер.
Весь пыл и апломб мигом слетели с него. Он затрясся от мелкого лихорадочного страха, от предчувствия жестокого, тоже пахнущего каким-то лекарством, какими-то вонюче-затхлыми грибами, наказания. В петуха вошел голос грозно его в чем-то упрекнувшей хозяйки.
Он попытался пресечь в себе дыхание, попытался даже остановить само сердце. "За что? За что? За что?" - ударяла в виски петушиная кровь.
Но голос не повторился. Петух постоял немного на одной ноге, перед окном, выпускавшим из себя влажно-сахарный дух инсулиновой палаты, глянул на шизо-фиолетовое, уже выскочившее из-за забора солнце и, сообразив, что сегодня влетать в палату не придется, что на сегодня дан ему хозяйкой отбой, - с веселым шумом выбулькивая из себя пузырьки страха, царапая крышу когтями, соскользнул к себе в закуток. И уже там, восвоясях, заклекотал дерзко и непочтительно, заклекотал в голос:
"Сука-падла-пирожок! Сука-падла-с-мясом!.." А затем, в пику оставшейся где-то далеко хозяйке, забормотал хвастливо, забормотал низким, мужским, тоже хорошо ему знакомым голосом: "Цянь-дин, бай-хуэй... Хули-мне-эти-точки... Хули-хули?.." Эти чужие, непонимаемые, но будоражащие влажной и сладкой жестокостью слова, приятно ярили и весело злили петуха. Они же позволяли выдавить наружу, выдавить из себя хоть на время пробившие голову насквозь и вздувшие до невозможности гребень голоса команд...
III. Голоса Ветер осени вдруг стих. Ноябрь потеплел и тянулся над Сергиевым сладко, благостно. Светило часто солнце, а дожди шли косые: неострые, безвесные...
Под стенами Лавры и чуть подальше, у невысокой ограды прилегающего сквера, близ лотков с деревянными лаковыми шкатулками, фигурками, игрушками стояли и сидели туристы. Тут же отирались зеваки, нищие, странники, бомжи. Странники и нищие были все как на подбор вяловаты, скучны, иногда отвратительно развязны, а те, что были энергичны и держались пристойно, имели слишком простецкий, если не сказать глуповатый, вид. Человека, о котором Серову говорили и вчера, и третьего дня, - не было. Серов топтался на месте, шевелил пальцами босых ступней, все никак не привыкающих к холодной земле. Здесь, в Сергиевом, он почему-то не решался сесть на землю, не решался выкрикивать те слова, которые широким летучим огнем палили его изнутри. Он сдерживал себя потому именно, что ждал встречи с человеком, который был уже здесь известен, был даже, кажется, почитаем. Во всяком случае, вчера и позавчера устраиваясь на ночлег у случайной лавринской старушки, Серов наслушался о нем предостаточно. Еще с полчаса потоптавшись на месте и стараясь принимать в себя мир целиком, а не думать о его частностях, он решил, чтобы скоротать час, обойти два-три раза Лавру кругом. А потом... Потом опять вечер и высветленный до прозрачности чай у сердобольной старушки, а за вечером ночь: трепетная, мягкая, молитвенная. Ночь, ради которой Серов и выстаивал теперь целыми днями перед куполами, близ троицыных стен...
Обходя Лавру, Серов, чтобы занять потрескивающий от далеких неясных голосов и сигналов мозг, считал и называл про себя башни: "Красная башня, Сушильная башня, Уточья башня". И дальше по порядку вырастали перед Серовым и назывались: ясная башня Звонковая, высокая, как колокольня, слегка тощеватая Каличья башня, тучная башня Плотничья, низенькая квадратная - Келарская, широкая и пышная над глубоко внизу текущим ручьем башня Пивная...
История музыкальной культуры России в рассказах о великих композиторах: Глинке, Мусоргском, Чайковском, Стравинском и других.Для старшего школьного возраста.Рекомендовано Министерством общего и профессионального образования РФ для дополнительного образования.Книги серии История России издательства «Белый город» признаны лучшими книгами 2000 года.
Российский подданный, авантюрист и прожектер Иван Тревога, задумавший основать на острове Борнео Офирское царство, по приказу Екатерины II помещен в Смирительный дом. Там он учит скворца человеческой речи. Вскоре Тревоге удается переправить птицу в Москву, к загадочной расселине времен, находящейся в знаменитом Голосовом овраге. В нем на долгие годы пропадали, а потом, через десятки и даже сотни лет, вновь появлялись как отдельные люди, так и целые воинские подразделения. Оберсекретарь Тайной экспедиции Степан Иванович Шешковский посылает поймать выкрикивающего дерзости скворца.
«Романчик» Бориса Евсеева – это история любви, история времени, история взросления души. Студент и студентка музыкального института – песчинки в мире советской несвободы и партийно-педагогического цинизма. Запрещенные книги и неподцензурные рукописи, отнятая навсегда скрипка героя и слезы стукачей и сексотов, Москва и чудесный Новороссийский край – вот оси и координаты этой вещи.«Романчик» вошел в длинный список номинантов на премию «Букер – Открытая Россия» 2005.
Борис Евсеев — родился в 1951 г. в Херсоне. Учился в ГМПИ им. Гнесиных, на Высших литературных курсах. Автор поэтических книг “Сквозь восходящее пламя печали” (М., 1993), “Романс навыворот” (М., 1994) и “Шестикрыл” (Алма-Ата, 1995). Рассказы и повести печатались в журналах “Знамя”, “Континент”, “Москва”, “Согласие” и др. Живет в Подмосковье.
Это история о самом известном в мире российском композиторе, музыка которого отличается красочностью, романтичностью и необычайным мелодическим богатством. Книга предназначена для детей младшего и среднего школьного возраста.
Сегодня, в 2017 году, спустя столетие после штурма Зимнего и Московского восстания, Октябрьская революция по-прежнему вызывает споры. Была ли она неизбежна? Почему один период в истории великой российской державы уступил место другому лишь через кровь Гражданской войны? Каково влияние Октября на ход мировой истории? В этом сборнике, как и в книге «Семнадцать о Семнадцатом», писатели рассказывают об Октябре и его эхе в Одессе и на Чукотке, в Париже и архангельской деревне, сто лет назад и в наши дни.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.