Юркины бумеранги - [29]

— Ну, Лизок, у меня такая же фамилия, однако и речи быть не может, чтобы мои друзья дразнились…

— Тебе повезло больше, — парировала Петька.

— У нее вообще не друзья, а охламоны, — сказать такое может, конечно, только дядюшка Иван.

— На себя посмотри, — огрызалась Петька, — и вообще, это мое дело, как меня зовут!

— Действительно, — вставлял папа, — оставьте ее в покое, пусть как хочет, так и называется.

Петька озирала всех победным взглядом.

— Но позвольте, — и дедушка снимал очки в роговой оправе, — Петя — это мужское имя. Петр — с древнегреческого переводится как «скала, утес, каменная глыба». Лизок, что общего у тебя и глыбы?

— Фамилия, — мрачно заявляла Петька.

А Ирина неизменно ехидничала:

— Это папа виноват: слишком мальчика хотел. Вот вам и пожалуйста — ни то ни сё.

После этого Петька бросала на сестру полный презрения взгляд и уходила к себе в комнату, громко хлопнув дверью.

— Зачем ты так… — укоризненно говорила мама.

— Да ну ее, пошутить нельзя. Психует по каждому поводу.

— Возраст такой, — философски отвечал папа и шел ставить примирительный чай.

Впрочем, Петька обижалась на сестру не всерьез. Это она так, для профилактики. И вообще жила со всеми домашними относительно мирно. Домашних было много. Во-первых, мама с папой и две Петькины сестры: старшая — Ирина, мечтающая поскорее выйти замуж и уехать из «этого зоопарка» («Курятника», — невозмутимо поправлял Иван. «Петушатника!» — хихикала Петька), и младшая — семилетняя Галинка.

Бабушка недаром называет их квартиру «двадцать два угла, тридцать три перегородки». Это потому, что Петушковых много, а комнат в квартире мало. Зато они большие, и потолки высокие. Вот папа с мамой и придумали делить комнаты на две. Так у дедушки, папиного папы, появился кабинетик — ему отгородили кусочек детской. Кабинетик такой маленький, что туда помещается только узкая кровать, книжный шкаф и письменный стол. Но дедушка говорит, что ему больше ничего и не надо. В кабинетике всегда было сумрачно от столетнего тополя, который рос под окном.

Дедушка был еще не очень старый, но очень седой, высокий и сутулый, носил старинные очки в роговой оправе и смеялся заразительным смехом. Он часто рассказывал Петьке разные истории из своей жизни и про маленького папу и, кажется, любил свою среднюю внучку больше других.

— Видишь ли, Лизок, в тебе особенно видна петушковская порода. Это хорошо! Право, это очень хорошо, даже замечательно!

Еще с ними жила мамина мама. Подвижная, невысокая, везде успевающая и всезнающая. Раньше она жила в большом южном городе и работала в театре ведущей актрисой, а потом преподавала в театральном училище. В конце концов бабушке «надоела суета сует», и она приехала в этот маленький городок к своей единственной дочери. Но бабушка до сих пор осталась такой — ведущей. У нее была модная стрижка, громкий голос, а в ушах — крупные сапфировые серьги. Еще она курила трубку, и за это во дворе ее прозвали Капитаншей.

С мамой они часто секретничали, как подружки, сидя на кухне. Мужчины и дети в такие часы на кухню не допускались. В последнее время к ним присоединилась Ирина. Петька независимо пожимала плечами и уходила в детскую играть с Галкой. Правда, чаще всего они устраивали такую кутерьму, что юный дядюшка, папин брат, выскакивал из своей комнаты и, скрежеща зубами, просил удалиться из дома тех, кто тихо играть не умеет.

Дядюшка Иван был громадного роста, широк в плечах и огненно-рыж. Он играл в теннис, всегда язвил, был на пять лет старше Ирины и третий год подряд пытался поступить в институт на биолога.

— В кого ты такой великан? — спрашивала Петька дядюшку, дыша ему в живот. — Дедушка же и папа не такие!

— А это, Лизонька, он в моего отца, — отвечал за Ивана дедушка. — Тот был настоящий богатырь из русских былин…

Петька слушала раскрыв рот. Ее прадед — личность легендарная. В Первую мировую войну его взяли в плен, он оказался в Африке, сбежал и девять лет добирался до дома. Пешком. Добрался. У папы в столе хранились прадедовы дневники — пожелтевшие старинные тетради с ломкими страницами, исписанными ровным красивым почерком — прадед был учителем. Иногда вечерами, когда у дедушки было соответствующее настроение, он доставал эти дневники, усаживался на старом диванчике между Петькой и Галинкой и читал прадедовы записи, дополняя своими воспоминаниями. Папа с мамой, бабушка и даже Ирина с Иваном тоже часто слушали эти чтения. Это были самые тихие минуты в жизни семьи Петушковых.

3

Но кроме этой домашней жизни с тихими вечерами и заботами, ссорами с Ириной, спорами с бабушкой, играми с Галкой была у Петьки и другая жизнь — звонкая, радостная, разноголосая, разноликая. Это была жизнь двора и его обитателей. Иван недаром называл Петьку ребенком улицы: гулять она была готова с утра до вечера и даже ночью.

Дом, где жила Петька, был двухэтажный, старый, с огромными окнами и высокими крылечками у всех трех подъездов. Балкон был общим, один на все квартиры, широкий и просторный. Его перила были раскрашены разными красками еще маленьким Иваном и его приятелями.

К этому дому с севера примыкал вплотную другой дом, такой же, только без балкона. В городе его называли Директорским, потому что в нем раньше жили директора городского завода. А теперь в нем проживали Генка, Лёха и Ленка. Дом, в котором жили Петька и Сашка, по неизвестным причинам назывался Крайним.