Юркины бумеранги - [22]

Это его третья попытка сбежать из лагеря. Он, что называется, «трудный ребенок из неблагополучной семьи». Отец сидит, мать пьет, младших братьев и сестер воспитывает старенькая бабушка. Хорошо еще, что Борька не лидер по натуре, а то превратил бы отряд в праздник для вожатых. Он единственный у нас всерьез курит, а на все просьбы только презрительно щурит глаза и говорит:

— Я чо, нанимался?

И я всегда теряюсь: не знаю, что ему ответить.

Мы бежали без остановки через заросли, бурелом, овраги. Мальчишки пытались петлять: то уходили далеко в лес, то возвращались на дорогу. У них — рюкзаки, мы — налегке. Они — дети, мы — взрослые, и все ведем здоровый образ жизни.

Вот они!

Митька схватил Борю за рюкзак, Олег — Ваньку, а я развернула его к себе, и…

— О господи! Кто тебя так?

Впрочем, могла бы и не спрашивать. На Ванькином лице красовался огромный фингал, красно-синий, классический. Глаз заплыл, нос распух.

Ванька всхлипнул и опустил голову. Сразу перестал сопротивляться.

— Ваня, пойдем в лагерь.

Он шмыгнул носом и послушно повернулся.

— Эй!

В эти секунды я совсем забыла про Борьку, а он метнулся в сторону и замер на краю оврага. Сказал:

— Маша, я все равно убегу, ты меня лучше так отпусти.

— Боря, ну как я тебя отпущу, если тебя не забирают. Ведь мы это уже обсуждали.

— А ты напиши, что я чего-нибудь натворил и социально опасен. Ну вот, может, это я Кусту фингал поставил!

— Не мели чепухи. «Социально опасен»… — устало вздохнула я. — Пойдем в лагерь, там разберемся. Обещаю.

Я развернулась и пошла в лагерь. У Борькиной матери телефона нет, но он есть у какой-то его тетки, может быть, ей позвонить? И в эту секунду Борька сорвался и ухнул в овраг. Митька, не раздумывая, бросился за ним.

Что за несчастный день?!

Медсестра Илона дала нам пузырек с йодом и сказала, чтобы мы сами продезинфицировались, пока она занимается Борей и Ваней.

— Не маленькие, справитесь.

Конечно, справимся. Митька сильно исцарапался: левую скулу рассекла упругая ветка. Я осторожно провела по этой царапине ваткой с йодом, и мы с ним встретились глазами.

Ох, Митька-Митька! А ведь когда-то и мы с тобой были такими, как Сёма с Маринкой. Но никогда ты из-за меня не дрался. Или дрался?

У Митьки глаза упрямые, зеленые, лучистые. Люблю я его глаза.

— Маша… У меня на лице сейчас дырка от йода будет, — сказал он тихо, с хрипотцой.

Я, наверное, стала красной, как кушетка, на которой мы сидели, и начала быстро-быстро смазывать йодом все остальные царапины.

А Митька сказал серьезно:

— И ты еще удивляешься, что я тебя до сих пор люблю? Эх ты, Машка-ромашка…

Я застыла, а Митька взял у меня из рук вату и йод и начал деловито, аккуратно смазывать мои царапины…

За Борькой приехала вполне цветущая тетка и сказала, что «если Бореньке не нравится», то она, конечно, его заберет.

— Жаль, жаль, что он не прижился, — скорбно заметила она, позвякивая браслетами, бусами и серьгами. Взгляд ее был очень красноречив: формула «Три „В“» — «всегда виноват вожатый».

Ваньку перевели в другую палату, и там он неожиданно сдружился с молчаливым Стасиком. И хотя с Семёном они по-прежнему были на ножах, но с остальными ребятами отношения вроде бы наладились. Мне он пообещал больше не драться и Семёна не провоцировать.

— Ты все знаешь, да? — спросил он.

— Да.

— Маш, ну вот а ты? Ты стала бы со мной дружить, ну если бы была как мы?

Я посмотрела на него, подумала. Он был хороший, наш Ванька Куст, особенно если без фингала. Обаятельный и смелый.

— Наверное бы, стала. Думаю, что да, стала бы.

Труднее всех было Катеринке. Ведь никто, кроме меня и Васьки, про ее любовь к Семёну и не знал. Она переживала свое чувство глубоко, всерьез, так, как можно переживать только в детстве. Нелегко ей будет в жизни. Но зато за нее я спокойна: Катеринка — настоящий человек, с горячим, живым сердцем.

Ну а Маринка с Семёном по-прежнему сбегали куда-то после ужина и приходили за полночь, сидели на ступеньках корпуса ночью и не сводили друг с друга влюбленных глаз. И за них я тоже была спокойна.

Я и Митька сидим в холле. Я жду эту влюбленную парочку и нервничаю. А Митька… ну так, заодно.

— Маруся, хватит в окно смотреть, я тоже здесь! — требует Митька.

— Прекрати немедленно!

Ой, кажется, я заговорила, как Маринка.

Надо не забыть вернуть Нине фотографию Дадхо…

День начался как обычно: я повела Герку в медпункт. Он лез через забор и свалился. Порвал рубашку, гвоздем расцарапал пузо и разодрал коленки. Я сдала его медсестре Илоне, а сама пошла в корпус и тут встретила Свету Троцкую, вожатую седьмого отряда, которая сказала, что видела, как четверо моих ребят вышли за территорию лагеря через ближние ворота и направились в лес.

Раз-два-три! История третья

Так, спокойно. Скорее всего, на Гнилое болото за камышами пошли. Или за земляникой. Или огородничать на ближайшие дачи. Надо бежать за ними, потому что лес у нас дремучий, но еще хуже, если они попадутся директору или старшей вожатой Алёне.

Кто именно ушел в «леса», я сразу увидела, как только зашла в отряд. Катеринка, Васька, Семён, Ромка — ну эта команда точно огородничать или за камышами отправилась. От ближних ворот три тропинки: на дачи, на Гнилое болото и в спортлагерь. И никакого камня: «Налево пойдешь… Направо пойдешь…»