Юркины бумеранги - [17]

— Эх, Савушкин, тебя бы в первую смену! В Машином отряде такая девчонка была!

— Понравилась, да? — участливо спросил Савушкин.

— Дурак, что ли?! — возмутился Васька. — Она же в малышковом отряде была. Ей семь лет!

— А-а-а… Хорошая?

— Не то слово. Глаза на пол-лица, и такие… Эх ты, Савушкин! — махнул рукой Васька, будто Савушкин был виноват, что не знает эту Ленку.

— Други мои, убираться будем или как? — поинтересовалась я.

— Или как, — дерзко заявил Васька, но тут же сообразил, с кем разговаривает, и смутился. Правда, ненадолго.

А Савушкин спросил:

— Маш, у тебя же выходной до обеда, ты почему не спишь?

— С вами, оболтусами, поспишь, — проворчала я и пошла проверять палаты.

Васькины мучения

Ко всем приезжали, а к Ваське нет. Но он ходил веселый, насвистывал что-то себе под нос. Оно и понятно: отца, наверное, все лето не видит, что ему месяц. Хотя нет, Васька все равно скучал и свистел все громче и веселее. Только старался быть рядом со мной. Не отходил просто! А если обзывали прилипалой — колотил обидчиков. Ох и натерпелась я в эти дни с Васенькой!

Однажды он сидел у меня в сончас. Ночью Васька не спит, в сончас тоже. Спрашиваю:

— Ты когда-нибудь спишь, Василий?

— Ага, — отвечает, — на лагерных мероприятиях.

Сегодня жарко, все уморились — спят, а он колобродит.

— Ску-у-учно… Маша, можно я Савушкина разбужу?

— Я тебе разбужу! Сейчас сам быстро в постель отправишься.

— Идиотизм какой-то! — возмутился Васька. — На улице солнце, а ты спи. Ну ведь неправильно же, Маша!

— Это ты неправильный. Все ведь спят.

— Ну и дураки.

— Не ругайся — выгоню.

Васька повздыхал, взял мою книгу. Оттуда выпала и спланировала на пол фотография Дадхо. Васька поднял.

— Это кто? Жених, что ли?

— Это народный артист Грузии — Дадхо Чаурели, — грустно соврала я. Вот бы Дадхо посмеялся.

— Ну-ну! — усмехнулся Васька. Поднес фотографию к глазам: — Как его зовут?

— Дадхо.

— На папу похож.

Я даже поперхнулась кислой ранеткой, кучу которых притащил мне сегодня Савушкин.

— Не веришь, да? — сощурил свои синие глазищи Васька.

Соскочил с кровати и умчался. Я думала: обиделся, но он вернулся через пять минут. Положил передо мной фотографию. На ней была изображена семья, в центре торчала кудлатая голова маленького Васьки. Этакий бесенок…

— Это бабушка.

Бабушка, маленькая и сухонькая, смотрела строго.

— А это папа. Ну что, не похож?

— Ну немножко, — согласилась я, чтобы не обижать его. Хотя, по-моему, совсем они не похожи, просто оба черноволосые, темноглазые.

— А это — мама.

Да, тут Васька прав. Мы действительно чем-то похожи с его мамой. Не сильно, но все же… Тип лица, разрез глаз и что-то еще — неуловимое. Васька выжидательно смотрел на меня. Он первый раз показывал мне свою маму.

Я сказала осторожно:

— Твоя мама скорее на Нину похожа, — и это была правда, — вожатую третьего отряда. Знаешь?

Васька крутанул пальцем у виска.

— У нее же глаза черные, а у мамы — синие. Как у тебя.

«И как у тебя», — мысленно добавила я.

— Я же не виноват, что на фотографии не видно, — внезапно обиженно сказал Васька, забирая снимок, — а рисовать, как Савушкин, я не умею.

Сказал и ушел. И весь день на меня не смотрел. Я чувствовала себя виноватой. Отношения у нас с ним совсем разладились. Он со мной даже не разговаривал. А что я сделала-то?!

Впрочем, Ваське было не легче. Он притих, вечно думал о чем-то или, наоборот, старался не думать, будто боролся с какими-то своими мыслями. А однажды подошел ко мне и, покусывая нижнюю губу, выдал:

— Маша, а ты уверена, что у тебя никогда ребенка не было?

Не знаю, как Васька, но я-то в своем уме и точно знаю, что детей у меня не было.

— Ты что надумал, Вась? — тоскливо спросила я.

— Ну, а вдруг ты моя мама, а сама об этом не знаешь? Ведь ее не нашли тогда под завалом, может, она… ты спаслась, только память потеряла?

Я ему попыталась объяснить, что так не могло быть, но он не стал слушать, крикнул:

— Ты не понимаешь! — И убежал. И опять замолчал.

Но я понимала, как же я его понимала! Но не могла же я в самом деле стать его мамой! Если бы у Васьки отца не было, я бы без разговоров взяла его себе, но…

Он мучился, я мучилась…

И тут к Ваське приехали. Я стояла на крыльце нашего корпуса и видела, как Васька бежит раскинув руки навстречу высокому мужчине в смешной, какой-то детской, панамке. Васька повис на нем, в шею вцепился и не слезает. А отец смеется, что-то говорит ему… И мне захотелось плакать. Конечно, кто я ему? Вожатая, которых у него было выше крыши! Зачем я Ваське, когда у него такой отец?

Васька пришел сияющий.

— Маша, а папа на два дня останется! Ему директор разрешил и ключ от гостиной уже дал. Маша, можно я с ним ночевать буду?

— Ну конечно, — отрешенно ответила я.

Я радовалась за Ваську, но не могла отделаться от чувства, будто у меня что-то отняли. Васька сел передо мной и Савушкиным на корточки (мы на полу отрядную газету рисовали) и затарахтел:

— Представляете, я думал, он в экспедиции, а он взял и приехал. А я в лагере! А он сразу ко мне! Ой, Маша, он мне такой красивый камень привез, говорит, что раскопки ведутся недалеко от моря и там этих камней завались! Они теперь в Грузию поедут.