Юрий Долгорукий - [31]

Ничего не сумев придумать, просто от неизбывного страха перед расправой, Сыч вдруг вскочил и, как зверь, завыл.

Сразу же от костров донёсся воинственный отклик: Радила тоже увидел челнок с неизвестным гребцом. И это спасло Сыча; гребец пригнулся, будто голос Радилы пронёсся над ним, как вражеская стрела, ударил веслом по воде и скользнул от учаны прочь.

На берегу забегали ратники.

- Лови-и-и его! - свирепо кричал Радила. - Это он, коробейник, помог бежать Святославу! За ни-им! В пого-ню-ю-ю…

Челнок стремительно нёсся, почти сливаясь с бурой, под цвет облаков водой.

Радиловы ратники скопом гнались за ним, путаясь в мокрых, густых кустах ивняка. Радила всё безнадёжнее, всё реже и глуше покрикивал:

- Стой! Лови-и-и! Коробейник тот самый! О-он!.. Сыч огляделся: о нём, как видно, забыли. Чего же стоять и ждать?

Бегло перекрестившись, он перегнулся через корму, глубоко и зябко вздохнул и скользнул в холодную воду…

Часть вторая. МОСКОВСКОЕ ПОРУБЕЖЬЕ

Глава IX. РЕКА

Были два брата в лесах - Радим

и Вятко; поселился Радим на

Соже, и появились радимичи, а Вятко

сел с родом своим на Оке, от

него и прозванье - вятичи…

Повесть временных лет

сё, что делалось на реке, Страшко, Ермил и Мирошка видели от опушки смутно: за поворотом реки, укрытым кустами, людские массы темнели безликим большим пятном. Но бежане внимательно проследили за ходом учан и общим движеньем пешей и конной рати, загнавшей ладьи в ловушку. Издали было видно и то, что учаны вошли в толпу воинов, как входят соринки в большую лужу.

После того как ратники мирно сошлись с ладейной охранкой на берегу у дымных костров, стоять в лесу да смотреть становилось для бежан не только бесцельным, но и опасным: ратники с берегов или воины с тех ладей - всё равно враги!

Даже странное появление челнока с одиноким гребцом, погоня за ним и крики не вызвали в сердце Страшко ничего, кроме мысли: скорее надо двигаться дальше! Уже давно ушли остальные бежане. Пора стороной вести и своих, податься глубже на север: там хоть не так опасно, как тут. Да, надо теперь быстрее шагать от этих опасных мест, таясь рязанских или смоленских дозоров, стороной обходя боярские вотчины и разбойничьи гнезда. Пора идти, а ежели надо, то и ползти по глухим дорогам, по мокрым лугам, по лесным опушкам: бежать, перегоняя толпы других голодных бежан, к восходу солнца, на край безвестной земли, на Юрьев далёкий Суздаль…

Страшко раздумчиво отошёл от сосны, взглянул ещё раз назад, за речную излуку, сказал Ермилке с Мирошкой: «А ну, пошли-ка, пока не поздно», - и двинулся в лес, к овражку, где бойко звенел ручей, а возле него таились бежане…

Остаток лета и осень они провели в пути. Брели на север восхода полями и поймами рек, по тропам и без дорог, боясь прохожего человека. Только раз кузнец и Мирошка отважились войти как-то ранним вёдреным утром в город. Это был небольшой городок, показавшийся после глухих дорог да лесов обширным и шумным. Дивясь богатству его торговища и теремов, поставленных над Окой, с жадностью глядя на недоступную им жареную и печёную снедь в обжорном ряду, они за бесценок продали торбу орехов и полный туес малины, собранные сообща в приокских лесах, купили хлеба, потом постояли на церковной паперти, надеясь на нищее подаянье, - с тем и вернулись назад, к своим.

- Не для нас селенья чужих князей, - окончательно решил Страшко, несытно наевшись хлеба да щей, сваренных из травы Демьяном. - Добро хоть живыми назад вернулись. А то, слыхать, бывает и худо. Теперь нам надо идти борзее! Одно спасенье - добраться к Суздалю до зимы…

А зима была уже близко. Трава по утрам стояла вся в изморози, торчком, как сделанная из стекла; лужи затягивало ледком.

И вот перед самой зимой, холодным ноябрьским утром бежане пришли к реке Москве.

За тёмной стеной лесов река бежала неслышно и быстро, неся на себе неверные отраженья просторного, клочковатого неба. У берегов на воде светлели контуры жёлтых, по-осеннему сникших берёз и больших, взнесённых кверху, медового цвета, сосен.

Холмистый берег здесь круто сходил к реке. А за рекой, за устьем Неглинки, опять поднимался холм, подпёртый лесами. На самой вершине того холма стоял невысокий «остой» - бревенчатая сторожевая башня без крыши и частокола - будущий Кремль. Под остоем, на среднем ходу холма и возле самой воды, лепились избёнки маленького посёлка и княжья церковка. На сильной воде колыхалась нехитрая пристань из цельных брёвен.

В тот год Москва была не селом и не крепостью, а лишь маленьким безымянным посёлком с безликим названием «княжья». Но люди здесь жили, как и везде на Руси, хлопотливо, трудолюбиво, с неистощимым терпеньем снося несчастья да беды, радуясь каждой малой удаче.

Посёлок здесь встал давно. От века жило на землях Оки и Москвы-реки могучее племя вятичей. Жили они по рекам, в лесах - в починках и городищах, в сёлах и мелких посёлках, в избах без окон и труб - с чёрным дымом, с огромной печью из самодельных глиняных кирпичей, с негаснущим родовым очагом. Добыть огонь было трудно, а дать огонь соседу или чужому считалось большой бедой, поэтому очаги не гасились.

От негасимых огней - особенно жарким летом - селенья часто горели. Пепел да чёрное, обгорелое место были привычны, как мор, как голодное лето, как лютые, злые зимы или бесстрашные жадные звери - волки, медведи да рыси, дерущие скот, а часто - и человека.