Юрий Долгорукий - [150]

Не «умел» Юрий «ужиться» и с киевлянами. И здесь он не извлек уроков из неудачи своих прежних киевских княжений. Юрий изо всех сил старался сделаться именно киевским князем. Но для самих киевлян — повторимся еще раз — он до самой смерти оставался чужаком. Причем чужаком, не принимавшим сложившихся на юге норм во взаимоотношениях князя и подданных, открыто попиравшим те права, которых киевляне и жители других южнорусских городов добились за прошедшие годы.

Ко времени княжения Юрия киевляне успели привыкнуть к тому, что князь, вступавший на «златой» киевский стол, заключал с ними отдельный «ряд» (договор), где оговаривал и их, и, главное, свои права и обязанности. Юрий стал первым киевским князем — по меньшей мере за четверть века — который не сделал этого. Вступив в Киев, он попытался восстановить старый порядок, по которому стольный город Руси принадлежал «старейшему» князю как его неотъемлемое владение, как «отчина» и «дедина». Права других князей Юрий не принимал в расчет, а потому считал ненужным для себя заключение какого-либо особого «ряда» с городским вече.

Однажды киевляне уже выразили свое отношение к подобному способу передачи престола. «Не хоцем быти, акы в задници», — говорили они в 1146 году, имея в виду переход киевского княжения по наследству от князя Всеволода Ольговича к его брату Игорю. Тогда дело дошло до открытого выступления против Игоря, а затем — и до его убийства восставшей толпой. Юрий, будучи Мономашичем, пользовался в Киеве все же большим авторитетом, нежели Ольгович. Но не приходится сомневаться в том, что при случае киевляне готовы были отвергнуть его, как раньше они отвергли Игоря. И если до этого не дошло, то только потому, что Юрий умер раньше, чем события приняли критический для него оборот.

ПОСЛЕДНИЙ ПИР ЮРИЯ ДОЛГОРУКОГО

В киевском летописании середины XII века, повествующем о перипетиях борьбы за киевский стол, исследователи обнаруживают фрагменты летописи, составлявшейся при дворе князя Юрия Владимировича Долгорукого^{346}. Отчасти мы уже говорили об этом: целый ряд событий освещен явно с позиций Юрия; автор летописных записей симпатизирует князю и стремится представить его в наиболее выигрышном свете. Причем в сохранившемся тексте летописи эти записи чередуются с фрагментами других летописцев, отражающих интересы других представителей княжеской династии — например, Изяслава Мстиславича и его сына Мстислава, черниговских Ольговичей, галицких князей и т. д.

Наиболее ярко летописец Юрия Долгорукого проявляет себя в рассказе о событиях, предшествовавших появлению Юрия в Киеве. Завершающий же этап его биографии, можно сказать, ее апофеоз — последнее киевское княжение — освещен, напротив, очень скупо. Складывается впечатление, что автору придворной летописи Юрия попросту не удалось завершить свой труд.

Наверное, так оно и было. Но ведь и само киевское княжение Юрия закончилось внезапно, неожиданно для его современников. Во всяком случае, для приближенных и сторонников князя. Его противники, кажется, оказались лучше подготовлены к тому, что произошло с ним.

Удивительно, например, но в Киевской летописи отсутствует отдельное, самостоятельное известие о смерти князя Юрия Владимировича Долгорукого. Нет ни обширного панегирика — подобного тому, которым отмечена кончина его отца и племянника, ни даже приличествующей случаю краткой похвалы. О кончине Юрия, конечно, сообщается — но само это известие дано как бы глазами его главного политического противника Изяслава Давыдовича. В тот самый день, когда черниговский князь намеревался выступить в поход на Киев, в Чернигове стало известно о смерти Юрия. «Изяславу же хотящю пойти ко Киеву, — рассказывает летописец, — и во ть день приехаша к Изяславу кияне, рекуче: “Поеди, княже, Киеву. Гюрги ти умерл”. Он же прослезивъся, и руце въздев к Богу, и рече: “Благословен еси, Господи, оже мя еси росудил с ним смерть[ю], а не кровопролитьем”»^{347}.

А далее приведены подробности того, что случилось в Киеве. И выясняется еще одна удивительная вещь; Юрий как будто совершенно не был готов к войне.

Ситуация во многом напоминает ту, что сложилась в конце зимы — начале весны 1151 года, когда Юрий во второй раз покинул киевский стол: он и тогда оказался в неведении относительно планов своих врагов, в отличие от киевлян, осведомленных лучше него. Скорее всего, киевляне и теперь поддерживали тесные связи с главными противниками Юрия. Во всяком случае, сразу же после его смерти их послы направились прямо в Чернигов, к князю Изяславу Давыдовичу, уже готовому к выступлению на Киев.

О том, что Юрий все-таки не бездействовал, сообщается лишь в поздней Никоновской летописи: по версии ее авторов, Юрий, узнав о намерениях своих врагов, «розосла гонцы, по всем своемь великом княжении собирая воинство»^{348}. Но очень похоже, что мы имеем дело здесь не с извлечением из какой-то древней, не дошедшей до нас летописи, а с логическим допущением московского летописца XVI века. В Киевской же летописи ход событий изложен иначе и акценты расставлены по-другому. Оказывается, что в те самые дни, когда враги Юрия уже объединили свои усилия и выступили или готовились выступить в поход на Киев, князь вовсе не находился рядом со своим войском, но предавался пирам и развлечениям. Один из таких пиров — у «осмянника» (то есть сборщика княжеской подати) Петрилы — и стал для него последним.