Юрий Данилович: След - [80]

Какая же то была ошибка! Непоправимая!

Ведь Джебе и Субедей, багатуры, которых Чингиз послал на половцев, вовсе не искали войны с русскими. Напротив, предложили им дружбу. Так нет же, прямо-таки из какого-то непонятного противоречия, из непременного желания выглядеть выше и благородней (в чьих глазах?) встали русские на защиту половцев, этого дрянного народишки, состоящего сплошь из обманщиков и конокрадов. Да сами же русские от их воровства и терпели, сами и называли их не иначе как погаными! Поди же, пойми этих русских!

И при этом, взяли да и убили монгольских послов в нарушение всех обычаев и приличий!

«Что ж, мы вам не сделали зла, - сказали Джебе и Субедей. - Мы хотели с вами союза, а вы, слушаясь половцев, уби-наших послов. Хотите битвы? Да будет так!.. Бог един для всех народов, он нас рассудит».

Разумеется, половцы, по свойству своего низкого племени, предали русских. И пало их огромное множество, хотя отряд Джебе и Субедея вчетверо был меньше русского войска. А всё же монголы чтили русских, как сильный чтит сильного! Пленённых русских не зарезали, как тех же поганых половцев, но умертвили с высшим почётом, не проливая на землю кровь, - им просто переломали кости, возложив под помост, а котором багатуры праздновали победу. Так убивают лишь близких и дорогих. Так сам Чингиз велел убить своего сына Джучи, когда тот стал ему неугоден, так сам Тохта, когда пришло время взять ему царство, убил своих братьев. Но он не хотел им зла!

Однако не знали русские закона монголов, согласно которому убитый бескровно всего и теряет, что жалкую жизнь, но зато вечной остаётся его душа. И не поняли оказанного им почёта, и не приняли монгольского милосердия, - оставшиеся в живых, в ужасе вернувшиеся в дома свой, возопили об Антихристе, что грядёт на Святую Русь с востока! Забыв про то, что сами же и вложили в открытую монгольскую руку бич Божий!

Да каков же Антихрист Темучин, если сам он - Божествен? Смешно!..

Однако и то досадное недоразумение было ещё вполне поправимо. Но умер Чингиз. И снова стали слепы народы, потеряли истинный путь, что тянул Чингиз с востока на запад через кровь и войну к пониманию и миру.

А Баты поступил неверно! Зря поворотил он коней с юга на север! И не то беда, что запада не достиг, а то, что из русских сделал данщиков и врагов. Ах, если бы татары и русские стали едины, не было бы на свете выше народа и не было неколебимей державы!

Но поздно. Понимает Тохта: хоть и велик он хан на земле но бессилен что-либо изменить в Жизни Царств. Никто не поймёт его, не услышит. И печально, одиноко ему в чуждом омагумеданившемся Сарае, как тому караванщику, что отстал от своего каравана.

Вот такие странные мысли посещали порой правосудного хана Гюис-ад-дина Тохту.

А ещё жалел он о том, что не может помолиться русском Богу Исе, чей светлый и горестный лик видел на византийских иконах. Все ему казалось, что Бог этот сможет понять его и простить, и освободить его душу от горечи. А ещё сделать так, чтобы ночами, когда одиноко даже в объятиях жён, он больше не слышал последних криков братьев и хруста их позвонков.

Что ж, и правители ждут и ищут прощения.

Чай, не вовсе не люди…

Глава седьмая

Сумеречным, вечерним взглядом из-под толстых, будто набрякших век смотрит Тохта на русских. И не понять, что в том царственном взгляде: величественный покой, внимание, презрение, угроза или совершенное безразличие?

Юрий предстал перед ханом во всевозможном великолепии: кафтан красного бархата, с серебряными изузоренными тонкой вязью пуговицами и с парчовыми отворотами, тяжёлый пояс с золотой пряхой в хороший кулак, на пристяжном высоченном козыре изумруды, что рысьи глаза… Молод и Ладен собой, хоть и узок в кости. Словом, обличьем изрядно богат и достоин московский князь. Но, глядя на него, не враз и определишь, кто пред тобой - ни птица в небесах сыч, ни рак в рыбах рыбица, ни в зверях зверь ёж?

Ясно, что зверь, только кой - непонятно? То ли действительно сильный и умный, то ли хитрый, то ли всего лишь бессмысленно злой и увёртливый?

А и правда, есть в лице его нечто птичье, - с таким-то высокомерием обычно орлы глядят. Хотя ведь и петухам свойственно взирать на мир с такой же грозной надменностью. Да и в самих его повадках, в том, как остро и скоро взглядывает, будто змея кусает, в оскале мелких зубов - то ли волчьем, то ли лисьем, - в суетном движении рук - снуют, аки ящерки, - нет-нет, да и мелькнёт звериное.

Слова-то и те не говорит, а выкликивает подобострастно, будто кычет зазывно - это, когда к Тохте обращается, точно боится, что тот его не услышит, и метёт пред ним, как собачий хвост - ан так и мнится, что изумруды да пуговицы серебряные вместо репьёв на нём… А когда на дядю ярится, так рычит, огрызаясь, или лает по-пёсьи. Да вот и имя ему - чисто пёс!

И как-то в самом деле мелок он, что ли? Или то впечатление создаётся оттого, что ныне рядом с ним иной князь?

Да уж, - не тот Михаил!

Что скажешь про красивого человека? И лоб - так лоб, не бляхой приплюснутый, и глаза - не изюминки! Высок, плечист, статен, в руках мощь, в складках губ горечь знающего, волосы отпущены, будто в знак вечной скорби об отчизне, по лбу забраны златотканной повязкой.