Юный натуралист, 1936 № 01 - [2]
Но один рабочий, любитель птиц, посоветовал Свешниковой обратиться к Ленину. И дрожащей рукой Свешникова написала:
«В Кремль. Ленину.
Сокрайон предписал освободить жилище питомника экзотических птиц. Питомник может понадобиться государству. Прошу не выселять.
Свешникова».
Это были тяжелые годы голода, разрухи и гражданской войны. Армии белогвардейцев и интервентов кольцом окружали молодую, республику. Всюду шли бои. В Кремль к Ленину непрерывно поступали сводки с фронтов, донесения о положении с продовольствием, с топливом — важнейшие государственные телеграммы. И вот сюда-то, в кабинет к Ленину, пришла телеграмма о птичьем питомнике. Но и она не осталась без ответа. Ничто не ускользало из поля зрения Ленина. Великий вождь, гениальный руководитель страны, ведущий гигантскую работу, умел не забывать и о мелочах. И по распоряжению Ленина выселение питомника было приостановлено.
Свешникова заключила договор с зоопарком. По договору весь питомник передавался зоопарку и поступал к нему на снабжение. Заведывала питомником Свешникова.
Угадайте: что за зверь? (Ответ см. на 46 стр.).
>Фото Т. Маят.
Песня юннатов
Сергей Михалков
Рис. В. Цельмера
В стеклянных залах
В. М. Арнольд
Вот говорят: "зимой умирает природа", а мы знаем, что она не умирает: волки рыщут по лесу, — не мертвые, небось, а живые, — и вороны каркают, щеглы по веткам скачут, под землей копошатся кроты — питаются, растут, окуни, щуки в реках снуют подо льдом. А это потому так говорят, что вот опал лист с деревьев, пропала трава и цветы, и всем кажется, что мертво стало кругом, что совсем пришла смерть. Одни только сосны да ели стоят зеленые.
Верно! Больше всего зима бьет растения. Даже зеленые хвойные — и эти останавливаются и не дают новых иголочек-листьев, не вырастают на них новые шишки. Они стоят, присмирели. Что ж тут наблюдать в растительном царстве, когда все остановилось и ждет весны?
Однако, нет, ученые наблюдают: зимой наблюдают развитие, рост, цветение, даже вызревание плодов у растений. У нас в Союзе — и в Москве, и в Ленинграде, и в Харькове, и в Киеве, и в других городах.
Стеклом огорожен со всех сторон этот мир. Там создан свой климат, да не один. Внутри этого стеклянное го дома огромные комнаты, где растут пальмы во всю свою вышину, там создают в каждой комнате свой климат. Это оранжереи.
Отоплением доводят тепло до нужной температуры; всюду развешаны термометры, и научные работники следят, чтобы держался ровный нагрев воздуха днем и ночью, чтобы не заснули истопники, не заморозили бы нежных тропических растений — пальм, филодендронов, какао, эвкалиптов. Гигрометры развешаны всюду, — по ним смотрят, чтобы держалась та же влажность.
Здесь, в этих стеклянных залах, попадаешь во влажный жаркий воздух тропического леса, в других залах — в сухой и знойный воздух пустыни. А вот зала — в ней в точности воспроизводят мягкий климат берегов Средиземного моря. В Москве вы можете побывать в нашем сухумском, субтропическом климате, можете попасть в атмосферу полупустыни, — все это искусственно создано в этом огромном стеклянном дворце — в оранжерее.
Но что заменяет там солнце? Ведь не станут же расти хотя бы наши простые огурцы, если их посадить, скажем, осенью. Как их ни грейте, они не зацветут у вас на окне, пусть даже вся комната будет из стекла: коротки осенние и зимние дни, а чтобы огурцам зацвести, им нужен свет, свет, свет!
«Пожалуйста, — сказали в оранжерее, — вот вам свет!» — и залегли электричество. Оказалось, что огурцы согласились на эту замену солнца, разрослись, зацвели, и выросли настоящие свежие огурцы среди зимы. Мало этого: созрел у и пожелтели, дали семена. Может быть, семена вышли какие-нибудь негодные? Нет, самые нормальные. Их посеяли, из них вышли отличные огурцы.
И вот, если вы сейчас придете в оранжерею, вы увидите, как там цветут австралийские пленники. И ученый, изучающий этот вид растений, может не ехать в Австралию, а здесь у нас в Союзе, пойти и посмотреть, как цветет этот вид. Как бы вы ни описывали, какие б картинки и фотографии ни предлагали человеку, ничто ему не заменит живого экземпляра: живого листа, цветка, живого фрукта, диковинного плода, за которым надо ехать тысячи километров, чтобы его посмотреть. В оранжерее он все это увидит. Это живой музей, живая коллекция, с ароматом и цветом, и, конечно, сухой гербарий перед ней ничто. Гербарий — это записная книжка, это зарисовка формы, размера, еще с полдесятка грубых признаков, по которым лучше вспоминать раз уже виденное, а уж никакие изучать новое.
