Юные годы. Путь Шеннона - [198]

Он хмуро посмотрел на меня, но в темных зрачках его все еще блуждала мимолетная улыбка.

– Пожалуй.

Тут я заметил, что он уже выпил не одну рюмку, но какое мне до этого дело – к тому же я и сам не прочь был подкрепиться. К нашим услугам были больничные запасы стимулирующих средств, которыми я последнее время без зазрения совести пользовался. Я почти перестал есть и поддерживал себя только черным кофе, виски и сигаретами. Я налил себе и Спенсу по бокалу неразбавленного виски.

– За ваши успехи, Роберт.

– Ваше здоровье.

Он держал бокал обеими руками и, поглаживая его, задумчиво осматривал комнату. В его спокойствии было что-то такое, отчего мне стало не по себе.

– Как поживает Мьюриэл? – спросил я.

– По-моему, хорошо.

– Надо было вам захватить ее с собой.

Он замер, в его неподвижности было что-то страшное.

– Мьюриэл ушла от меня на прошлой неделе. Она сейчас с Ломексом в Лондоне.

Он произнес это таким обыденным тоном, что у меня даже дух перехватило. Наступила пауза. Я и не подозревал, что у него все обернулось так печально.

– Какая гнусность с ее стороны! – пробормотал я наконец.

– Ну, не знаю. – Он говорил спокойно, с поистине сверхчеловеческим самообладанием. – Ломекс – красивый малый, а Мьюриэл до сих пор еще очень привлекательна. В конце-то концов, со мной вовсе не так уж весело жить.

Я быстро взглянул на него. А он задумчиво продолжал все тем же безжизненным тоном:

– Мне кажется, она терпела, сколько могла, пока не влюбилась в Ломекса.

Он ждал, что я скажу на это.

– Какая же он все-таки свинья!

Спенс покачал головой. Несмотря на выпитое виски, он был абсолютно трезв.

– Наверно, ничуть не хуже любого из нас. – У него вырвался долгий, тихий вздох. – Во-первых, мне ни в коем случае не следовало на ней жениться. Но она мне так дьявольски нравилась. И ей-богу, я, сколько мог, старался скрасить ей жизнь. Каждую пятницу ходил с ней куда-нибудь. – И он повторил, словно черпая в этом утешение: – Каждую пятницу.

– Она вернется к вам, – сказал я. – И вы начнете жизнь сначала.

Он посмотрел на меня в упор, и улыбка в его темных глазах стала поистине трагической.

– Не будьте идиотом, Роберт. Между нами все кончено. – Он помолчал, раздумывая над чем-то. – Она потребовала развода. Хочет быть свободной. Что ж, я готов ей в этом помочь. Странно как-то… я увидел теперь, какая она пустая и никчемная… а возненавидеть ее не могу.

Я налил ему еще виски и себе тоже. Я положительно не знал, что сказать. В тщетном стремлении переключить его мысли на другое я спросил:

– Вы бываете на кафедре?

– Да. Видите ли, никто еще не знает об этом. Ломекс уехал в отпуск… а про Мьюриэл думают, что она живет у сестры. Но какой толк от того, что я хожу на работу: у меня пропал к ней всякий интерес. Я ведь – не вы, Роберт. У меня никогда не было особой склонности к карьере ученого. – И он добавил тем же безжизненным тоном: – Все было бы еще не так скверно, если б, когда я увидел, что происходит, и попытался с ней объясниться, она не сказала: «Оставь меня в покое. Мне противно даже смотреть на тебя».

Мы долго молчали. Потом через открытое в ночь окно до нас долетели томные звуки тустепа. Спенс посмотрел на меня, его бесстрастное лицо выражало легкое недоумение.

– Тут каждый месяц бывают танцы, – сообщил я. – Их устраивает наш персонал совместно с некоторыми больными.

Он подумал с минуту.

– Мьюриэл бы это понравилось… мы с ней иногда танцевали по пятницам. Надеюсь, Ломекс будет развлекать ее.

Он сидел прислушиваясь, пока не кончили играть тустеп, затем поставил на стол пустой бокал.

– Мне пора, Роберт.

– Какая ерунда. Еще совсем рано.

– Нет, мне пора. У меня свидание. В девять часов идет очень удобный для меня поезд.

– Тогда выпейте еще глоточек.

– Нет, благодарю. Мне не хочется опаздывать на свидание.

Я подумал, что он, очевидно, едет повидаться с адвокатом по поводу развода. Мне было жаль его, но я никак не мог придумать, что бы сказать ему в утешение. Было без двадцати девять.

Я довел его до привратницкой и открыл ворота – Ганн пошел взглянуть на танцы.

– Я провожу вас до станции.

Он покачал головой.

– Если я хоть что-то понимаю в жизни, вам сейчас больше всего на свете хочется вернуться к себе в лабораторию.

На его худых щеках появился легкий румянец, а выражение красивых темных глаз испугало меня.

– Вы здоровы, Спенс?

– Вполне. – В его голосе прозвучала еле уловимая ирония.

Пауза.

Мы пожали друг другу руки. Я с сомнением смотрел на него, но в эту минуту он вдруг улыбнулся своей прежней косой усмешкой.

– Желаю удачи, Роберт… Да благословит вас Бог, – сказал он, уходя.

Медленно шел я назад по аллее. Он сказал сущую правду. Мне непременно нужно закончить работу, иначе она прикончит меня. Направляясь в лабораторию, я все еще слышал в темном саду нежную мелодию танца. Начинал спускаться ночной туман – частый гость в здешних местах.

Когда я вошел, в белой прохладной комнате было совсем тихо, если не считать долетавших и сюда приглушенных звуков музыки. Я выбросил из головы все, кроме работы. Несмотря на зарешеченные окна с двойными рамами из матового стекла, туман все-таки проник в комнату и теперь колыхался, словно тонкая марля, под самым потолком. А под этой туманной завесой на моем столе, стоявшем посреди комнаты на кафельном полу, была фильтрационная установка. Я увидел, что колба почти полна светлой, прозрачной жидкостью. Через минуту я уже сбросил пиджак, закатал рукава рубашки и натянул свой пятнистый от химикалий халат. Подойдя к столу, я взял колбу и со странным волнением начал ее рассматривать. Потом лихорадочно принялся за работу.