Юность в кандалах - [56]

Поднявшись, мы выстроились в шеренгу вдоль проволоки и пошли к мосту, ведущему на другую сторону платформы. Исподлобья я смотрел по сторонам, не вертя головой. Людей на платформе почти не было, было ближе к ночи. Перейдя мост, мы вышли на другую платформу, около которой стоял автозек.

По одному с нас снимали наручники и сажали в транспорт. Когда все уселись, мы тронулись. Я думал, что сразу повезут в можайскую колонию для несовершеннолетних. В то время, говорили, она была красной. Положение там менялось время от времени, но зона была показательной, и чаще всего там балом правили сотрудники и актив. Главным активистом, так называемым рогом зоны, был грузин по погонялу Биджо. «Биджо» по-грузински означает «парень», «пацан». Грузины любили в своём лексиконе, обращаясь к кому-то употреблять это слово, так же как армяне слово «ара» с аналогичным значением. Про Биджо говорили, что он очень хитёр. Сам физическими данными не выделялся, официально в активе не состоял, руки ни на кого лично не поднимал, но рулил всем активом на зоне и ломали людей с его подачи. Гия грозился пырнуть его по приезду на лагерь. Для него это был особый враг, так как Биджо тоже был с Грузии.

Наконец мы приехали. Выйдя с автозека, я лицезрел обычный тюремный двор. Привезли нас на централ.

Воровской карман

В Можайске два централа: СИЗО-4 и СИЗО-10, четвёрка и десятка соответственно. На десятке помимо взрослых сидели и малолетки. Привезли нас как раз туда. Как и на других тюрьмах, перед распределением по камерам нас обыскали и завели на сборку. В отличии от Москвы на местных сборках были шконки. Бахарик, зайдя на сборку, первым делом пошёл на дальняк и присел там на корточки. Туалет на сборке не был занавешен, и нам пришлось наблюдать его корчащуюся рожу.

— Ты что, посрать присел? — вопросил я. — До хаты потерпеть не мог?!

— Да подожди ты, — прошипел он так, чтобы остальная хата, не слышала. — Отвлеки всех!

Не задавая лишних вопросов, я встал так, чтобы со стороны хаты его не было видно, понимая, что, видимо, есть какая-то мутка[222], не стесняется же он, в конце концов. Гия, который зашёл на сборку одновременно со мной и слышал наш разговор, быстро сообразил и прикрыл детдомовца с другой стороны, сымитировав разговор со мной. Через минуту усердия и кряхтенья, Бахарик подозвал нас и с ухмылкой продемонстрировал заплавленный[223] мобильный телефон.

— Ёшки-матрёшки, на торпедке что ли вёз? — тихо прошептал я.

— Ага! — довольно улыбался он.

Торпедкой или, как еще говорили на малолетке, воровским карманом называли мужской задний проход. Некоторые индивиды, как тот же Бахарик, проносили там запрет и это не считалось постыдным и никак не понижало его в тюремном статусе. Поэтому малявы передаваемые из тюрьмы в тюрьму (обычно через этапников или судовых) скручивали по-особенному, трубочкой и назывались они тоже торпедками. Торпедки обычно предназначались тем, у кого нет мобильной связи либо опасаясь прослушки. Чаще всего их передавали на другой централ подельникам или женщинам-зечкам, с которыми знакомились во время поездки на суд. В Москве женщины сидели в отдельной тюрьме, из подследственных мужчин там были только бывшие сотрудники, с которыми по понятным причинам связь не держали.

— В хату одну если попадём, дашь шумануть[224] на волю! — сказал я, пока Бахарик распаковывал от целлофана мобилу.

— Конечно, братан, без базара! — он спрятал телефон, и мы вернулись к остальным.

Озвучивать про балалайку[225] всей сборке, а уж тем более пользоваться ей было рискованно. Никогда не знаешь, кто с тобой едет. Из тех, кто был с нами, я знал хорошо только Бахарика, а в Гии сомнений не было, репутация летела впереди него. В хату поднимут, там и разберемся.

Расположившись без матрасов по шконарям, мы стали заниматься тем, чем занимаются зеки большую часть своего срока — общаться.

Гия рассказал, что раньше жил в Грузии, в небольшом городе под Зугдиди, и его по подозрению в краже задержали местные мусора. Криминалом он действительно промышлял, шёл по воровской жизни, но в тот раз на него захотели повесить висяки[226]. Его завели в подвал местного отделения и начали пытать. Применяли всевозможные способы пыток: и подвешивали ласточкой, и делали слоника, надевая противогаз и перекрывая кислород, и просто избивали. Когда терял сознание, обливали холодной водой, приводя в чувства. Пытки продолжались весь день, оставили его в покое только на ночь, пообещав, что с утра им займутся вновь. После рассвета завели в кабинет, и оставили там одного на несколько минут, отлучившись по каким-то делам. Гия понял, что ждать нельзя и сиганул в окно со второго этажа. Бежал он со всех ног, из-за всех оставшихся сил, понимая, что, если его поймают, житья ему больше не будет. Город был небольшой, все друг друга знали, и оставаться там было нельзя. Решил Гия уехать в Россию, где был задержан уже за карманную кражу. Суд приговорил его к одному году лишения свободы.

За разговорами время летело быстро, но в хату нас так и не поднимали. Со сборки обычно поднимают через несколько часов, иногда могли продержать и больше, но уже стояла ночь и, по-видимому, спать предстояло здесь. Положив баулы под голову и накрывшись куртками, мы легли спать.