Юность в кандалах - [40]

— Дааа, басявый подгон!

Вот и ставили мы крема и мыло, выбирая их по степени басявости. Цены вольные по сути никто и не знал, и басявость определяли по обёртке и запаху. Станки были небольшой ставкой на крайний случай.

Есть в карточной игре одно неписанное правило — дать шанс отыграться.

Заезжает к нам однажды с воли паренёк. По национальности цыган. Обычно цыгане получают погоняло Цыган на тюрьме, но он был зелёным и погоняло ещё не имел. Заезжает, значит, а мы в стос рубимся. Игру прерывать не стали, задали пару вопросов и показали, где разместиться, а разговор за дубком перенесли на потом. А цыган времени даром не теряет.

— А можно с вами? — присаживается рядом.

— А что у тебя есть-то? — отвечаю. — Ты же с воли!

— Да вот, с ИВС есть мыльцухи немного, — показывает. — У меня отец сидевший. Передал всё, что нужно.

— Ну садись, — у нас как раз один выбыл из игры, и освободилось место.

Он присел. Первый круг проходит, выигрывает ставку. Второй круг проходит, выигрывает ещё. Везёт же новичкам. Цыган берёт выигранное в охапку (выходило около восьми предметов мыльно-рыльного) и хочет свалить с игры.

— Ты чего? — говорю.

— А я всё! Наигрался.

Объясняем ему, что он, конечно, может встать и уйти, но это поступок не очень порядочный, нужно давать шанс отыграться, если люди просят. Да и играем мы в первую очередь ради удовольствия, ставки скорее символичны. А он ни в какую. Выиграл и всё, не хочу больше.

— Ну ты и жид[179]! — говорю.

— Почему жид[180]? — искренне изумился он. — Цыган!

Вся хата загоготала.

— Жид ты теперь, — бросил я стос и встал со шконки. — Змей, пойдём купчика попьём!

С тех пор и называли его в хате не иначе, как Жид. Огорчался по началу, спорил. «Не жид я! Цыган!» — возмущался.

А потом мне Шульцген рассказал такую историю. Спустя полгода подтягивает он соседнюю хату на отдушину.

— Кто говорит? — спрашивает.

— Жид! — радостный возглас с отдушины.

— Это кто ж тебе такое погоняло-то дал? — ржёт Шульцген.

— Сухой! — ну тут Вове стало всё ясно.

Свыкся Жид со своим погонялом, свыкся. Погремуха же как прилипнет, так и не отмоешься. Погоняло — это навсегда.

Сотрудники пятого централа

Надо рассказать и о сотрудниках, которые охраняли от общества нас — преступивших закон малолеток. Они вполне заслужили того, чтобы получить для себя отдельную главу.

Про Гмырина я уже рассказывал. Добавить больше даже нечего. Это ярый представитель кумовского семейства, но надо ему отдать должное, в своём деле он мастер.

Воспитателей на малолетке было двое — Степаныч и Анна Зауровна. Воспитатели были сотрудниками ГУФСИН-а и так же ходили в форме. Их обязанностями являются беседы с воспитанниками, проведение воспитательной работы. Степаныч был высоким, тощим мужичком, никто его всерьёз не воспринимал, и на беседы к нему не ходили. Другое дело — Анна Зауровна.

Аннушка, как её называли на малолетке, была зрелой, лет тридцати пяти, крашенной в блондинку грузинкой и по характеру очень душевной тёткой. Ни разу не слышал, чтобы у неё был конфликт с кем-то из малолеток, она могла найти общий язык с любым. Даже я однажды ходил к ней на беседу и остался вполне доволен. Душевная была тётка. Располагала к себе сразу после начала разговора. Режим нам она не навязывала, относилась к зекам с пониманием, и выполняла больше функцию психолога, к которому ты можешь выйти и поговорить по душам. С другой стороны, о чём говорить по душам с сотрудником? Но с Аннушкой всегда находились темы. Кому-то она помогала справиться с тоской по свободе, кому-то давала нужные советы. Неудивительно, что многие из малолеток были в неё влюблены, некоторые даже строчили ей тайные любовные письма. Но не слышал, чтобы с кем-то у неё завелась интрижка.

Позже, ещё когда мы сидели в 608, Зауровну повысили и перевели с тюрьмы. Стала она прокурором по надзору. Это те прокуроры, которые приезжают в тюрьмы проверять порядок исполнения законов на территории. По факту всё сводится к тому, что мусора предупреждают: «Не дай Бог, пожалуйтесь на что-нибудь, мы вам устроим „хорошую“ жизнь. Прокуроры уедут, а мы останемся.»

И однажды, она приехала к нам на пятерку, ходила по продолу и заглядывала в кормяки, спрашивая всё ли нормально. Когда она подошла к нашей хате, я подтянулся к нашему кормяку, и поздоровался с ней. Аннушка сразу меня узнала, спросила, как дела, какой срок дали, оправдали ли по липовой статье? Минут пять с ней пообщались, и она пошла дальше. Было приятно, что она помнит про каждого бывшего воспитанника.

Романы на малолетке тоже были. Когда я заехал на тюрьму, лепилой[181] в тюрьме была молоденькая симпатичная девушка, к которой многие подкатывали, но безуспешно. Любые ухаживания она отвергала сразу. Но были у неё и свои странности. Обследовав наедине на предмет чесотки, она схватила меня за половой орган, улыбнулась и сказала, что могу идти. Зачем? Вопрос этот так и остался без ответа, но долго не давал мне покоя.

Когда я сидел уже на шестёрках, лепила сменилась и появилась новенькая, с крашенными в темно-рыжий цвет волосами и прической каре. Она была крупновата, но молодая, внешне походила на Стокли из популярного в начале двухтысячных фильма «Факультет». Ходя к ней на медосмотр, мы часто вели долгие беседы и многие к ней подкатывали. Но если я ограничивался лишь флиртом, то один паренёк с другой части продола добился своего. Звали его Кирилл, он был подельником грузина Гоги, и сидели они по целому букету статей, от разбоев с грабежами до убийств. Третий их подельник был петухом, который сидел в обиженной хате и потом уехал на дурку. Опустил его, кстати, тот самый Сосо, с которым я был в пресс-хате. Это его он бил головой об батарею.