Юность в кандалах - [110]

Выходил я из молельни в приподнятом настроении, всё-таки разговор с родителями сильно бодрит.

Побег

Однажды ночью весь отряд подняли бригадиры и выгнали в локалку строиться. Никто не понимал, что случилось, да и сами активисты мало что соображали. По плацу носились мусора, матерились, затем зашёл сонный дежурный и начал нас пересчитывать.

Оказалось, что в зоне случилась попытка побега.

Два козла, дежуря этой ночью на посту СДП, решили попробовать сбежать. Залезли на крышу козлодёрки, спрыгнули с неё на запретку и начали её пересекать. Неудачливые беглецы были замечены с вышки, и вертухаи стали стрелять в воздух. Один козёл, как услышал выстрелы, сел на жопу прямо на запретке и от страха наделал в штаны, другого, более смелого, на следующей полосе догнала собака.

Полосу «склонен к побегу» в зоне можно получить только за одни разговоры об этом. За реальную попытку светит уголовный срок. Говорили, что за побег накидывают три года. Пересчитав все отряды посреди ночи, мусора нас завели обратно в барак. А беглецов с утра увезли на СИЗО-1 в Саратов за добавкой к сроку.

Побег имел свои последствия. На только начавшей размораживаться после бунта зоне закрутили гайки. Молва о побеге вышла за пределы колонии. В лагере ввели особое положение. Регулярно стали приезжать проверки из Саратовской управы и Москвы. На время таких проверок нас загоняли в локальные участки, где мы могли часами стоять в строю, ожидая, пока по плацу пройдёт очередная шишка из ГУФСИНа. Иногда нас даже не выводили на работу, потому что ожидалась серьёзная проверка, и весь день приходилось торчать в отряде. Мусора начали проводить чаще шмоны. Нагрянули даже в клуб, перевернув его кверху дном. Но на чердак забраться так и не смогли. Туда вела очень хилая лестница, и опытные циркачи могли лазить за реквизитом, но мусорам это так и не удалось. Перешитую робу из-за проверок стали запрещать даже активистам. Завхозы переоделись в обычную казённую робу с полосками. Я об этом особо не жалел, учитывая, что пока был в санчасти, неизвестный м*дак украл мои лепни.

Но небольшие последствия разморозки всё же ощущались. Всё больше сухарей уехали куда им полагается — в обижню. А сухарей таких по зоне было немало, около десятка, включая того московского петуха-околофутбольщика. Он жил с другими огородниками в соседнем седьмом отряде, и как-то я увидел, что вот уже идёт с петухами. Тоже рассухарили.

Сухари заслужили такую участь, ибо почти все были стукачи. Но как-то к нам в четвёртый отряд поднялся парнишка с СУСа. Двигался он нормально, активисты его не трогали, никто не гнобил, и общался он с другими вполне на равных. Но при этом ни с кем не полоскался и жил отдельно и от обиженных, и от массы. В столовую не ходил, ел только в пищкомнате отряда, куда привёз из СУСа свой стол. Поговаривали, что он был отрицаловой, которого не смогли сломать физически и обоссали. С «гаремом» он по-прежнему считал недостойным для себя иметь что-то общее, но и в массу не лез. Видимо, надеялся когда-либо решить за себя вопрос. Правда практика показывает, что это невозможно. Вот такая вот участь. Но парень он был неплохой, и многие с ним общались, избегая только полоскания.

Козлы-беглецы через несколько месяцев всплыли в шестом отряде, возвратившись из СИЗО с новым сроком. Вернулись уже опущенными. Неудивительно. Даже по понятиям, в чёрной тюрьме или лагере, побег совершать нельзя, не взяв предварительно одобрения у положенца. Так как побег может сильно повредить положению на зоне. После бунта или побега зоны быстро перекрашивались из черного в красное. А красных лагерей по России-матушке становилось всё больше. А тут яркий пример, как побег даже с красный зоны может повредить местной жизни. На СИЗО-1 иная участь их и не ждала, кроме как стать опущенными.

Ноно Серж Эрман

Однажды пошёл по зоне слух — в лагерь приехал настоящий негр! Да не абы какой, а иностранец. Москвичи-то, которых было немного в колонии, негров видели в лучшем случае всего пару раз в жизни[299], что уж тогда говорить о местных и арестантах с других регионов.

Председатель СД колонии Роман сразу загорелся идеей перетянуть его в клуб.

— Можно же на концерты его выпускать, пусть рэп читает! — говорил он.

Когда негр поднялся с малого карантина в шестой отряд, Роман взял его на выявление в клуб.

Негра звали Ноно Серж Эрман. Роста он был невысокого, и было ему почти сорок лет, хотя выглядел он максимум на двадцать пять. Родом Серж был из Камеруна и имел соответствующее гражданство. Жить безвылазно в бывшей европейской колонии ему надоело, и он решил отправиться путешествовать по миру туристом, благо, возможности для этого бывшие колонизаторы ему предоставили. Серж сначала поехал во Францию — французский был его вторым родным языком. Затем проехал через всю Европу и добрался до России. В России он пробыл две недели и уже собирался улететь обратно на Родину в Африку, но загремел за решётку. Ему вменялось мошенничество. Причём и подельник, и потерпевший были неграми. Два негра обманули негра! Подробностей уж не знаю, но загремел Ноно на тюрьму в Сочи, откуда, после суда, был этапирован в Энгельс. Срок у него был два года, а на Родине его ждали жена и дочь, тоже камерунцы.