Юность в кандалах - [103]

— Ладно, потерпи ещё маленько, попробую что-нибудь придумать, — сказал Москва.

Через пару дней меня вывели на работу в клуб: Москва устроил меня туда художником. Должность была фиктивной, так как по факту художник там был. Всё, что от меня требовалось, это выходить на работу и всё.

Зайдя в клуб, он познакомил меня с местным контингентом. В клубе было большое фойе, украшенное статуями и театральными масками на стене. В фойе были две большие двери в зал, а влево уходил коридор. По левую часть этого коридора располагались три двери в кабинеты (кабинет СКК, посередине мусульманская молельня и в конце ТБУ), в самом конце коридора дверь в туалет, а справа от неё выход на сцену.

В СКК сидели завхоз клуба, председатель СКК, секретарь СКК — ушастый казах, по фамилии Ботов, председатель СФСР колонии и председатель СД колонии — татарин по имени Роман. В мусульманской молельне был свой завхоз, и туда приходили в положенное время некоторые из лагерных мусульман. В ТБУ работали Саня Москва, его помощник по фамилии Баландин, которому предстояло скорое освобождение, и секретарь СД колонии по погонялу Плаха. И Плаха, и Баландин носили очки. Часто в ТБУ заходил попить чаю местный художественный руководитель, молдаванин по фамилии Мунтяну. Мунтяну был очень талантливый музыкант, не знал ни одной ноты, но при этом владел множеством музыкальных инструментов и мог подобрать любую мелодию на слух. Он писал фонограммы на синтезаторе, отменно играл на гитаре, хорошо пел (особенно фанател от Лепса, у них похожие голоса), умел играть на баяне, да и не знал я инструмента, который он не смог бы освоить. При этом был глуповат, часто тупил, и его постоянно по этому поводу подкалывали и подтрунивали, приговаривая, что он «дерево», особенно отличался в этом дневальный клуба Семён. Сидел Мунтяну за изнасилование, но утверждал, что его оклеветали. Его рассказ походил на реальность, тем более потерпевшая даже в материалах дела фигурировала как неоднократно вступавшая с ним в половую связь девушка. На воле он жил в Москве и работал на стройке. Встречался с женщиной, с которой регулярно спал. Думая, что раз он строитель, то хорошо зарабатывает, она начала его шантажировать. Дескать, гони бабки, а то заяву напишу. Он не поверил и послал её. А она пошла и написала. Молдаванина взяли и укатали на семь лет.

Дневальный Семён сидел на тот момент уже около четырнадцати лет из пятнадцати срока. В отличии от других «тяжеловесов» (а их в зоне было немало, севших в девяностых на пятнашку), большинство из которых заработали на лагере авторитет либо устроились на высокие должности, Семён уже много лет носился дневальным клуба, не обладая ни крепким телосложением, ни волей духа. Мобильные телефоны он не видел отродясь и сильно потерял связь с реальностью, с современным миром. Я всё думал, как же он будет вливаться в вольную жизнь, когда освободится, и вольётся ли, вопрос. Сидел он за убийство. Говорили, что скинул свою девушку с пятнадцатого этажа. Потом спустился, поднял труп обратно и скинул ещё раз.

Была в клубе и цирковая студия, руководил которой высокий лысоватый верзила по фамилии Лобань. Лобань мне не нравился, какой-то колхозник-переросток, растягивающий слова. Шнырил ему другой циркач, по погонялу Дзарах. Циркачи часто выступали в клубных представлениях, устраивали акробатические трюки, жонглировали гирями.

Звукорежиссёром или звуковиком в клубе был Вербовой, он рассказывал, что его двоюродный брат из Москвы проходит по делу «Белых волков»[290]. Вербовой тоже часто заходил в ТБУ и общался с Москвой.

Одним из клубных артистов был парень по погонялу Сильвер, от фамилии Силивёрстов. Сильвер часто выступал на сцене, писал похабные стишки, да и вообще любил повеселиться. С ним общался местный художник, высокий парнишка по погонялу Поляна, от фамилии Полянцев.

Председатель СД колонии Роман тоже был талантлив, ставил и вёл все клубные мероприятия, писал сценарии к КВН, сочинял какой-то рэпчик и зачитывал его под написанные собственные миксы.

На сцене клуба была и качалка. Там тренировались Москва, Баландин, Роман, циркачи и колонический актив. По вечерам приходили потягать железо некоторые из завхозов и активистов. СДПшники качались в своём штабе, как и активисты карантина, которые занимались прямо на месте работы.

В клубе тоже был свой распорядок. С утра, после завтрака, нас выводили на работу. Клубники жили в четвёртом отряде, меня приводил бугор с пятого. Сначала проводилась уборка. Циркачи и клубники убирали сцену, зал, мы убирали кабинеты, протирая пыль. Затем на сцене тренировались циркачи, музыканты занимались творчеством, я же сидел в ТБУ и бездельничал. Либо общался с кем-нибудь, либо рисовал. Чай пили по множество кружек в день. Часто играли с Москвой в нарды. Иногда он давал мне свои рабочие журналы и просил в чём-либо помочь, например, расчертить там таблицы, но это было редко. В клубе мне сделали красивую бирку на робу, которую нарисовал Поляна, с фамилией, выведенной готическим шрифтом. Увидев эту бирку, один из поволжских немцев, здоровый блондин, который был в цирковой студии гиревиком, спросил: «Ты что, тоже немец что ли?», не разобрав сначала фамилию, так как из-за шрифта она издалека напоминала немецкую. После этого, он меня по этой немецкой фамилии так и называл.