Юность в кандалах - [102]
Весной отряд начали готовить к строевому смотру. Строевой смотр символизировал начало перехода от зимней формы одежды к летней и наоборот. Проводился соответственно весной и осенью. Проходит так: все отряды, кроме СУСа, маршируют по плацу под лагерный духовой оркестр и распевают армейские песни от «Катюши» до «Россия любимая моя». «Россию» я знал наизусть, благодаря творчеству одной российской скинхед-группы, и это единственная песня из строевого репертуара, которая меня порадовала.
Ежедневно все отряды выводили на плац, и мы, маршируя, проходили круг по зоне, распевая песни. На плац выводили всех, вне зависимости от того «блатной[288]» или не блатной. Длилась подготовка к строевому смотру около двух недель.
В это время к нам в отряд заехал парнишка из Москвы, с которым мы начали общаться. Москвичей в зоне было мало, а земляки обычно держались друг за друга. Сам он был невысокий, лупоглазый и губастый, работал на огороде. Общаться я бы с ним не стал, но оказалось, что на воле он был футбольным хулиганом и знал моего подельника Шульцгена. С ним семейничал какой-то неприметный обритый наголо паренёк из Мордовии, который работал с ним на огороде.
Мы стали общаться втроём, я делился с ним сигаретами, обсуждали, когда нам загонят передачки. Первую передачку должны были прислать мне, потом по плану москвичу. Планировали растянуть так, чтобы сэкономить до следующей посылки.
И тут меня как-то в отряде, подтягивают к себе дагестанцы. Те самые даги, с Махачкалы, с которыми я виделся мельком на ПФРСИ.
— Малой, слушай, есть разговор к тебе, — сказал самый старый из них, мы с ним пару раз обменивались в отряде фразами, и регулярно здоровались. Они знали, что я сидел по скиновской теме, но никаких претензий у них не было, напротив, они заявляли, что многие их земляки, живущие в Москве, являются беглыми преступниками из Дагестана, а некоторые скрываются от кровной мести.
— Что такое? — спросил я, поздоровавшись.
— Мы заметили, что ты с тем парнягой общаешься, — указал он на копавшегося в своей тумбочке москвича.
— Ну да, по воле общие знакомые были. А что? — поинтересовался я.
— Ты парняга нормальный, поэтому мы посчитали правильным поставить тебя в курс, несмотря на риск. Сухарь этот губастый! На огороде у завхоза х*й сосёт. П*дор он, короче. А на общем положении живёт, потому что стучит видимо. Не зашкварься, смотри.
Меня разобрала ярость. Сомнений в словах дагестанцев не было, им незачем было мне врать, тем более они были вполне спокойные и позитивные, держались всегда вместе и какой-то вражды к другим за ними замечено не было. Но дать понять п*дарасу, что я в курсе кто он, значило подставить их, а этого я не хотел. Все русские огородники прекрасно знали, что я с ним общаюсь, и хоть один бы предупредил, хотя с некоторыми из них мы здоровались. И только даги поступили по-людски.
Я пошёл к своей тумбочке.
— Пойдём покурим? — спросил у меня губошлёп.
Я ничего ему не ответил, даже не взглянул в его сторону, полностью проигнорировав. Он видел, как я общался с дагами, и, видать, всё понял. Больше он ко мне не обращался. Вскоре мне зашла передачка, и я поделился только с Петровым, передав ему грев через локалку. Отрядный актив, разумеется, выпросил долю и для завхоза, это была стандартная практика, а часть передачки, во время выдачи её мне, без спроса забрали козлы для Шалая. Было понятно, на каких харчах он так отожрался.
Пришло время строевого смотра. Мы, задрав головы, и чеканя шаг, шли по плацу, распевая военные песни. Недалеко от клуба стояли активисты с повязками «СКК» на рукаве. Один из них махнул рукой, и Цыган остановил строй. Идущий впереди отряд прошёл мимо оркестра, игравшего на крыльце клуба, и активист снова дал отмашку.
— Шагом! Марш! — скомандовал Цыган, и отряд двинулся вперёд.
Пройдя круг по колонии, строевой смотр завершился, а мы сдали зимнюю форму одежды, сняв телогрейки, а ушанки заменив на форменные кепки. Шла весна, мне оставалось сидеть уже чуть меньше года, а это радовало.
Где-то в мае меня зарядили на промзоне в наряд на огород. Видимо, нарядчики решили таким образом надо мной отыграться, так как я не хотел работать. Если разнорабочего отправляли на огород, значит он в чём-то сильно провинился, ибо это была самая грязная работа из всех, на которые меня посылали. С виду задача была несложной: нужно было собирать капусту. На практике же всё было гораздо хуже. Прошли дожди, и погода стояла отвратительная. Капуста лежала в грязи, на грядках была сильная слякоть. Но в этот раз хоть перчатки дали.
Вернувшись вечером в раздевалку, я был весь в грязи, с ног до головы. Хорошо хоть на промке был душ, который можно было принимать каждый день. Но на этом моё терпение лопнуло.
Возвратившись в отряд, я подтянул Саню к локалке.
— Помнишь, ты намекал, что возможно получится перетянуть меня в клуб? — сказал я. — Сейчас есть варик[289]? На промке больше работать я не могу. Это вилы.
