Юность уходит в бой - [3]

В роте Мальцева много студентов Института истории, философии и литературы имени Чернышевского. Они любят порассуждать. Не случайно в батальоне их добродушно-иронически называют философами. Из ифлийцев, пожалуй, труднее всего будет воспитать исполнительных и расчетливых бойцов.

В разговор вступает Коля Лебедев. Его почему-то зовут Кира. Он самый юный в бригаде, пришел сюда прямо со школьной скамьи. Зато рост у него не по годам. Старшина [9] никак не может подобрать ему сапоги сорок шестого размера. Ходит он пока в тапочках, поэтому на марше всегда замыкает роту, чтобы не портить строй. А стоять бы ему на правом фланге, рядом с рослым дискоболом Борисом Бутенко. Впрочем, и для Бутенко только вчера нашлись сапоги...

А вот слышен ломающийся голос юного туляка Жени Дешина, студента Энергетического института. Потом в разговор вступают студент-геолог Москаленко и студент биофака Олег Черний — оба из МГУ.

Бойцы говорят о войне, о наших неудачах на фронте. Сетуют на свое бездействие: не потому ли, мол, враг продвигается в глубь страны, что мы сидим в щелях и не воюем? Скорее бы в бой!

Разговоры заглушила неистовая стрельба зениток. Где-то неподалеку разорвалась бомба, взметнув багровый фонтан. И тотчас же в небо вонзились острые кинжалы прожекторов. Тихо вздрагивала земля, крыльцо и вся казарма. Эта дрожь передавалась и мне, сжимая сердце: опять прорвались вражеские самолеты!

Всплески зенитного огня и взрывы приближались. Они были уже где-то между нашим батальоном, располагавшимся в Зеленоградской, и городом. «Вероятно, бомбят район Строителя, — подумал я. — Там первый полк и санчасть бригады. Там Вера...»

Еще в первый день, когда мы с женой только надели военную форму, начальник медицинской службы военврач первого ранга Сучков сказал:

— Служить вам придется в разных полках.

— Как это — в разных? — не сдержался я. — Мы добровольцы и хотим воевать вместе.

Начальник посмотрел на меня, как на невоспитанного школьника, и сухо пояснил:

— Мешать друг другу будете. Ведь кому-то из вас придется быть начальником, кому-то подчиненным. А вы — муж и жена. Понятно?

Я хотел было еще что-то сказать, но почувствовал, как Вера едва коснулась моей руки: молчи! Стало ясно: именно такие немые команды и имел в виду военврач Сучков!

...Стараясь не глядеть в сторону Москвы, я пошел не к щели, а к угловому дому, где размещалась наша санитарная часть. [10]

По дороге неожиданно столкнулся с капитаном Балабушкиным.

— Ты бы, доктор, не показывал дурного примера бойцам, — строго сказал он, узнав меня. — Приказ для всех одинаков.

— Тошно в щели сидеть, товарищ комбат, — откровенно признался я.

Капитан хлестнул прутиком по голенищу сапога и со вздохом произнес:

— Мне, брат, тошнее! Мои друзья где-то воюют, а я о вами вожусь.

Так и сказал: «Вожусь». Чувствовалось, что ему, кадровому командиру-пограничнику, не по себе оставаться в тылу, когда бои идут уже на вяземском направлении.

— Куда путь держал? — спросил капитан.

— В санчасть.

Дальше шли молча. Уже возле санчасти он сказал:

— А мой предшественник-то — на фронте!..

До Балабушкина батальоном командовал майор Шебалов. Мы редко слышали голос этого молчаливого, угрюмого человека. Он все время ходил с сибирской лайкой. Бойцы считали его нелюдимым. Когда на тактике они делали перебежки, майор сидел на пеньке, задумчиво поглаживая собаку, косившую на него преданными глазами. Комбат смотрел не на бойцов, а куда-то на лес...

Однажды в свободное время майор заглянул в роту Мальцева. Там шел импровизированный концерт самодеятельности. При появлении Шебалова веселье прекратилось.

— Продолжайте, — спокойно сказал комбат. — Отбоя пока не было.

Руководивший концертом Паперник жестом показал бойцам сделать шире круг и пригласил майора:

— Может, и вы спляшете?

— Теперь не получится, — хмуро отмахнулся Шебалов.

Все замолчали. И вдруг ни с того ни с сего Женя Дешин с мальчишеской наивностью спросил:

— А почему вы с собакой не расстаетесь?

Майор обвел глазами бойцов.

— Это все, что у меня осталось, — сказал он сдавленным голосом. — Семья в первый день войны погибла на погранзаставе... Ну, продолжайте! [11]

И вышел. Только тут мы поняли, почему этот добрый, душевный человек казался нам нелюдимым. А через несколько дней Шебалов уехал на фронт. К нам прибыл новый командир, капитан Балабушкин...

Основы военной тактики я знал лишь в объеме институтской программы. Мы учились наносить на карту знаки медицинских пунктов, пути эвакуации раненых, составлять отчеты. Тогда нам казалось это самым главным. Но мы ошибались.

Однажды санитарный инструктор Мария Петрушина привела на медицинский пункт батальона невысокого, крепко сложенного бойца.

— Замучилась с ним! — доложила она упавшим голосом.

Меня это удивило и встревожило. Петрушина окончила курсы медицинских сестер, действовала толково, энергично, и я был спокоен за ее роту.

Боец прошел в перевязочную и виновато сказал:

— Не знаю, как получилось... Нехорошо.

— Да, действительно нехорошо, — согласился я. — Тем более для спортсмена. Почему же вы так долго молчали?

— Думал, сам пройдет. А если обратишься к медицине — лежать заставят.