Юность уходит в бой - [4]
У Михаила Мейлахса, бывшего рабочего Московского завода металлоизделий, образовался на пояснице огромный, с кулак, карбункул. Трудно даже представить, как он ухитрялся надевать снаряжение и совершать пятидесятикилометровые марши с полной выкладкой. Чирий вскрыли, но Мейлахс на неделю вышел из строя.
— Фурункулез появился у многих бойцов, — сокрушенно сказала Петрушина. — Напасть какая-то!
Простудные заболевания и в самом деле становились бичом. О них докладывали и санинструктор Шура Павлюченкова, и фельдшер Алексей Молчанов... Добровольцы еще не втянулись в походную жизнь. Сказалась и неопытность медицинских работников.
Фельдшерам и санинструкторам надо было научиться самостоятельно действовать в самых различных условиях. И они учились. Но пока больные шли в санитарную часть батальона. После марша их стало особенно много. Мы едва успевали делать перевязки.
За этим занятием и застал меня адъютант батальона старший лейтенант Анатолий Шестаков. Мне нравился [12] этот спокойный и немногословный алтаец. Он тоже душевно относился ко мне, называл земляком, хотя родина моя — Забайкалье.
— Плохо, земляк, дела, — устало сказал Шестаков, раскуривая трубку. — Больных многовато.
Вскоре пришел и старший адъютант батальона Михаил Прудников. Он попросил меня лично осмотреть всех больных.
— Я не думаю плохо о фельдшерах, — заметил он, — но завтра тактические занятия в поле. Понимаете?
Как врач и коммунист, я понимал, что обязан всеми мерами поддерживать боеспособность батальона. Но мог ли я со своим «копеечным» опытом разобраться в каждом случае заболевания? А нужно было уметь заглядывать и в душу человека. Ведь многие красноармейцы, подобно Мейлахсу, скрывали, что они больны, избегали санитарной части, чтобы не пропускать занятий.
Когда мы с Прудниковым определили порядок осмотра подразделений, за перегородкой послышался властный голос комбата:
— Всем построиться возле санчасти. Сам проведу осмотр. И лекарство есть: ночной бросок километров на двадцать!
Больные вышли. Капитан Балабушкин влетел в нашу комнату и, зло сверкая глазами, приказал адъютантам:
— Построить батальон! Больных и освобожденных тоже!
Я внутренне негодовал. Хотелось сказать ему: «Солдафон». Но я сдержался и спокойно возразил:
— У некоторых освобожденных температура... Запрещаю посылать их в строй.
Балабушкин отодвинул занавеску и стал наблюдать в окно за построением подразделений. Мне показалось, что он не расслышал моих слов. Но через минуту он повернул ко мне улыбающееся лицо и тихо сказал:
— Чудак! Ведь это я так, для острастки. — Потом уже серьезно добавил: — Те, кто с температурой, пусть лежат... А сами зайдите к военкому. Санитарно-просветительную беседу за вас проведу я.
«Значит, у комбата с военкомом уже был разговор о наших медицинских неполадках», — подумал я, с тяжелым сердцем направляясь к штабу. У крыльца меня встретила Петрушина и шепнула: [13]
— Проверяла роту на форму двадцать... У Селезнева вошь. Надо его в санпропускник.
Что за напасть! Вошь в наших условиях — чрезвычайное происшествие. Нужно немедленно сообщить начальнику санитарной службы полка. А военком батальона должен донести в политотдел бригады... Неприятно!
В комнате военкома было полно народу: политруки рот, секретари партийных и комсомольских организаций, весь медицинский персонал. Петр Петрович Шаров уже держал речь. Затянутый в кавалерийские ремни, он походил на комиссара времен гражданской войны. Говорил негромким грудным голосом:
— Медицина в батальоне, как и бойцы, еще зеленая... Медики, правда, стараются, но без нашей помощи им трудновато.
Надо повести широкую разъяснительную работу среди бойцов, подчеркивать, что защитник Родины должен беречь здоровье. Здоровье — тоже оружие. От него зависит боевая готовность. Неплохо привлечь к этой работе спортсменов...
«Спортсмены сами еще не приспособлены к военной жизни», — мысленно возразил я военкому. Невольно вспомнились карбункул на пояснице боксера и тяжелая ангина борца Чихладзе.
А Шаров продолжал:
— Завтра приходит группа младших командиров — выпускников полковой школы. Это подмога. — Он сделал небольшую паузу и неожиданно заключил: — Теперь, товарищи, доктор проведет с вами инструктаж. Прошу, товарищ Давыдов!
К выступлению я не готовился и начал с прописных истин: в заботе о здоровье нет мелочей, от эпидемий в прошлые войны гибло народу больше, чем от пуль... Потом ко мне вернулась уверенность, я стал говорить конкретнее. Некоторые политработники даже начали записывать. После совещания политрук Пегов поймал меня за рукав, сказал:
— Не робей, доктор, поможем!
На следующий день я отправился в Пушкино доложить начальнику медслужбы о наших делах. Приехал за несколько минут до назначенного часа. Мои коллеги — врачи батальонов — были уже там. Виктор Стрельников и Владимир Назаров пришли в бригаду с четвертого курса [14] медицинского института. Их шутя называли заурядами, то есть специалистами ускоренного выпуска. Хотелось обстоятельно поговорить с ними, узнать, как идут у них дела, что нового, интересного. Ведь мне предстояло первому выступать на совещании. Но побеседовать так и не удалось.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Биографический очерк о географе и социологе XIX в., опубликованный в 12-томном приложении к журналу «Вокруг света» за 1914 г. .
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.