Юность Добровольчества - [98]

По окончании митинга Кромин восторженно говорил:

– Я поздравляю вас, Александр Васильевич! Вы сумели удержать флот от развала, удержать команду в повиновении! Этого никто кроме вас не смог бы сделать!

– Бросьте, – устало покачал головой Колчак. – Надолго ли это? Все эти политиканские новшества похожи на торосы. Между ними изо всех сил приходится торить путь, но нет никакой гарантии, что однажды они, сгрудившись, не затрут-таки пробивающееся сквозь них судно.

– Я полагаю, что беспорядок скоро уляжется. Как и все шторма… Переходный период всегда сопровождается разбродом.

– Хотелось бы мне верить в это, – адмирал вздохнул. – Боюсь, Борис Васильевич, что этот шторм серьёзнее, чем он вам представляется. Но я намерен бороться с ним до последней возможности, – голос Колчак зазвучал уверенно и энергично. – Необходимо ослабить враждебную агитацию. Для этого необходимо занять возбуждённые массы делом, направить их кипящую энергию в нужное русло.

– Таким делом мог стать поход на Босфор, – живо откликнулся Кромин.

– Верно! Вот и надо муссировать в массах вопрос о походе на Босфор! Важен, конечно, не сам Босфор, но это часть общего развёрнутого плана борьбы с большевиками во флоте. Война даёт нам возможность взять массы в руки. Для этого надо, во что бы то ни стало, добиться перехода флота к наступательным действиям… А там, что бы ни случилось, всё будет хорошо, – адмирал говорил горячо, вдохновляясь идеей. – Если будет успех, авторитет командования возрастёт, власть укрепится. Если наступление кончится неудачей, мы обвиним в этом большевиков! Возникнет угроза нападения неприятеля на наши берега, и страх перед этим даст возможность командованию собрать силы, которые сумеют подавить всё, что теперь разлагает армию. Но во всех вопросах инициатива должна быть у нас! Мои офицеры должны быть впереди и вести за собой массы. Первым шагом нашим должна быть пропаганда похода на Босфор.

Эта пропаганда заняла массы на неделю, но затем их внимание переключилось на другое: были найдены останки лейтенанта Шмидта и жертв восстаний Пятого и Двенадцатого годов. Колчак, откликаясь на чаяния масс, не желая провоцировать конфликт по столь маловажному поводу, распорядился поднять весь флот и Севастополь на торжественные похороны, присутствовал на них сам со всеми офицерами, одетыми в парадную форму.

В этот период, пытаясь спасти флот от разложения, Александр Васильевич научился быть дипломатом. Адмирал наладил отношения с образовавшимися комитетами, своим приказом назначил время выборов в них лиц, среди которых были и офицеры, поддерживал с ними самое тесное взаимодействие. Председатель местного Центрального военного исполнительного комитета, меньшевик, «потёмкинец» и политкаторжанин Конторович поддерживал авторитет адмирала и укреплял его влияние. Александр Васильевич нашёл верный тон не только для общения с матросами, но и с рабочими. В этом помог юношеский опыт. Отец адмирала, Василий Иванович, герой обороны Крыма, знаменитого Малахова кургана, возвратившись из французского плена окончил институт горных инженеров, работал на Златоустовском заводе на Урале, изучая металлургическое и оружейное дело, после чего, став приемщиком от военного ведомства, служил на Обуховском сталелитейном заводе, выйдя в отставку в чине генерал-майора, продолжал работать там же инженером. Фактически выросший на Обуховском заводе, Колчак имел массу технических знаний. В годы учёбы в свободное время Александр Васильевич проходил курс заводской техники, изучал слесарное дело, которому его обучали рабочие. С ними он сошёлся довольно близко. Эта среда пробудила в Колчаке интерес к социальным и политическим вопросам, но на изучение их просто не хватало времени, к тому же и в семье никогда не говорили на эти темы. Давний опыт общения с рабочими очень помог адмиралу в революционные дни. Встречаясь с представителями бастующих заводов, он производил на них впечатление тем, как хорошо разбирается в их деле, знает его изнутри. Севастопольские рабочие заявили Колчаку, что будут поддерживать его и будут работать столько, сколько потребуется для военных надобностей флота. Александр Васильевич со своей стороны шёл им навстречу во всех тех вопросах, которые мог разрешить. Вопросы эти адмирал лично обсуждал с председателем Совета Рабочих Депутатов Васильевым. На всевозможных собраниях проявил он и недюжинный ораторский талант. Но вынужденное и затянувшееся лавирование тяготило и утомляло прямого по натуре Колчака.

– Я не создан быть демагогом, – говорил он, – хотя легко бы мог им сделаться. Я солдат, привыкший получать и отдавать приказания без тени политики, а это возможно лишь в отношении организованной и приведённой в механическое состояние силы. Чем больше я занимаюсь политикой, тем большим отвращением проникаюсь к ней, ибо моя политика – повиновение власти, которая может повелевать мною. Но власти – нет! Приходится заниматься политикой и руководить дезорганизованной истеричной толпой, чтобы привести её в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии…

Всего более пугало адмирала в нарастающей политической истерии, то, как тёмная стихия, всё более затягивая русское общество, обращает «войну до победного конца» в призрак. Несмотря на то, что его флот оставался верен ему, принимал восторженно его выступления, Колчак понимал, что всё это некрепко и нетвёрдо и может измениться мгновенно: