Юнги с Урала - [21]
После ужина спустились в кубрики. Там было теплее. Перевалило за полночь. Одни спали, другие от избытка переполнявших чувств вспоминали пережитое, высказывали предположения о том, как сложится наша дальнейшая служба, гадали, что нас ждет завтра. Почти все, кто съел по две-три порции за ужином, опять дружно навалились на еду, уничтожая свои последние дорожные запасы. В их числе был и я, расправлявшийся с остатками селедки. Напротив, не очень ласково поглядывая на меня, сидел Гена Мерзляков. Время от времени его всего перекашивало.
— Что с тобой? — спросил я.
— Ничего. А ты не можешь выбросить за борт эту вонючую селедку?
— Зачем? К тому же она хорошая. Ты ее вчера сам ел, даже еще и хвалил, а…
— А это не вчера, а сегодня, — со злостью крикнул Гена и, зажав рукой рот, стремглав бросился вверх по трапу.
Я выглянул на палубу. Наверху качало сильнее. Гена, пробалансировав по палубе, оказался возле борта, схватился за леера и тут же беспомощно свесил через них голову.
«Рвет, — догадался я. — Потому и злющий такой. А я разве виноват, если мне, наоборот, есть хочется?..» Едва успел так подумать, на палубу из люка один за другим, будто за ними кто гнался, вылетели Ваня Умпелев и Толя Негара и тут же дружно стали помогать Гене вываливать за борт то, что съели во время ужина.
«Краснофлотец» положило в затяжном крене. Руки Толи не удержали лееров, и он, теряя равновесие, покатился в сторону противоположного борта, но наткнулся на Воронова.
— Что, качает немного? — спросил старшина и, не дожидаясь ответа, пояснил: — Ерунда это, баллов шесть — не больше. Послужите — на такую чепуху внимания обращать не будете. Спускайтесь-ка вниз, свежо, еще насморк схватите.
— Стыд-то какой, — чуть не плача, сказал Гена, когда Воронов отошел.
— Ничего, старшина сказал, что привыкнем. Значит, так оно и будет. Он-то уж толк в этом знает — на «Авроре» служил, — старался я его успокоить.
Примерно через сутки на горизонте показалась слабо мигавшая искорка. Что бы это могло быть? Звезда? Но почему мигает? Немного погодя обозначился силуэт высокой горы, на вершине которой и мигал огонек.
— Земля! — что есть мочи закричал я. Через несколько секунд на палубе от повыскакивавших из кубриков юнг стало тесно.
— Земля! Земля! — надрываясь от переполнявших их чувств, кричали Ваня Семенов, Иолий Горячев, Володя Лыков, Ваня Неклюдов.
— Наконец-то, — выдавил все еще плохо чувствовавший себя Толя Негара. — А я уж думал, конца-края этой болтанке не будет.
За сутки похода он даже похудел, лицо осунулось.
— Не грусти, моряк, не робей, — успокаивал мальчишку подошедший старшина. — Мы с тобой еще и не такие штормы переносить научимся.
С этим человеком, наверное, каждому из нас было не только веселее, но и увереннее, надежнее. Вот бы постоянно иметь рядом такого командира! Но ведь старшина для нас человек временный. Придем, передаст юнг по списочку и — «Прощайте, будущие военные моряки!» Никто из нас тогда еще не знал, что Воронов будет вместе с нами все время учебы в Школе юнг.
Соловки
Волны на море куда-то исчезли. Качка уменьшилась. Пароход скользил по глади залива. Кругом царила удивительная тишина. И, казалось, не только здесь, но и во всем мире. Трудно было поверить, что это море бывает бурным, жестоким, страшным. Не менее странным и неправдоподобным казалось и то, что в каких-нибудь полутора сотнях километров отсюда проходит хоть и воображаемая, но очень определенная в своей суровости граница Северного полярного круга.
Юнги не могли оторвать взгляда от мелководья залива. Ожили, повеселели, стали приводить в порядок одежду. Теперь уже сносно различался не только силуэт высокой горы, но и густой черный лес, низкие каменистые берега. На горе стояло что-то очень похожее на церковь.
— Это гора Секирная, а на ней маяк, — пояснил Воронов. — Об истории этой горы я вам еще расскажу…
— Сейчас! Сейчас! — закричали юнги.
— Сегодня некогда. Скоро будем высаживаться.
Юнги поспешили в кубрики, стали укладывать в наматрасники свои вещи, а когда по команде «Всем подняться на палубу!» оказались наверху, ахнули от неожиданности. «Краснофлотец» заходил в сказочную гавань, на берегу которой все увидели замшелые стены большой, сделанной из камней-валунов крепости. Из узких бойниц, словно выглядывая из прошлых веков, в сторону подходившего парохода нацелились старинные пушки.
— во весь голос продекламировал хороший знаток литературы, как, впрочем, и других изучаемых в школе дисциплин Митя Рудаков.
— Хватит кричать, лучше скажи, куда это мы попали? — спросил его только что поднявшийся на палубу Ваня Неклюдов.
— Мы в бухте Благополучия, а видимые острова — Соловки, — оповестил всех Воронов.
— Да ведь это же тюрьма, братцы! — прошептал Ваня Умпелев. — Вот так влипли. — От огорчения вместо любимого «шишеньки» паренек даже выругался.
— Была когда-то тюрьма… Верно. А для вас здесь будет Школа юнг, — сказал стоявший неподалеку старший лейтенант Дубовой.
— Так точно! — проскандировали будущие юные моряки.
— Чудное местечко, братишки! — воскликнул Воронов. — Что ни шаг, то страничка истории. Далековато, правда. Говорят, есть здесь грубо отесанный камень.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.