Я смотрела на маму. Никогда я не слышала, чтобы она так говорила. Потом я взглянула на Эллиота и едва не рассмеялась. Его глаза вылезали из орбит. Он был похож на человека, которого только что ударили пыльным мешком. Рот отчима буквально раскрылся от удивления. Мама спокойно продолжила:
— Итак. Прежде всего, Эллиот, отдай Джоан письмо.
Он посмотрел на свои руки и сердито протянул листок.
— Полагаю, ты понимаешь, что делаешь, Грейс, — злобно произнес он.
— Мне этого и не нужно. Я делаю то, что следует. И я рада, что Джоан стремится к правде и справедливости после того, как всю жизнь прожила с нами, — мама повернулась ко мне. — Можешь поступить так, как захочешь.
— Я иду прямо сейчас, — сказала я. — Скажу им, что солгала, и отдам письмо.
— Этим все не закончится, — предупредила мама. — Ты это понимаешь?
— Да.
Я понимала. Я знала, что это начало трудного, даже ужасного времени. Но все же начало. Первое настоящее начало в моей жизни. И если вы рождаетесь или возрождаетесь, это происходит в крови и в слезах. Любые рождения тяжелы.
— Тогда иди, — сказала мама. — Скажи правду. Но только всю. Никаких недомолвок.
— Нет. Одну правду.
— Я не могу этого допустить, — воскликнул Эллиот.
— Ты должен, — тихо произнесла мама. — Это результат нашей совместной жизни. Иди, дорогая.
Отчим посмотрел на маму и сел рядом с ней. Она заговорила с ним, словно меня не было рядом, и я впервые прислушалась к ним с открытым сердцем.
— Знаешь, — сказала мама, — трусы могут стать храбрыми, а глупцы мудрыми. Ненавижу нравоучения. И я сама трусиха. Это, похоже, и разрушило нашу семью. Думаю, мы можем начать все сначала, — она повернулась ко мне. — Ты всегда считала, что Эллиот ненавидит тебя. Прости, это я тоже должна опровергнуть. Он не ненавидит тебя. Он не спал ночами, когда тебя… — мама сделала паузу. — С тех пор как ты уехала. Возможно, тебе неприятно это слышать, но он по-своему очень любит тебя. Не по-твоему и не по-моему… но любит. Ты не имеешь права обижать его. И, Джоан… я больше не позволю, чтобы твой отчим был козлом отпущения из-за твоих безобразий.
— Да, мама, — сказала я.
— Иди, — произнесла мама. — Ты можешь доехать до участка на автобусе. Если тебя арестуют, мы придем позже. Я только хочу убедиться, что ты понимаешь, что это может для тебя значить.
— Я понимаю, — отозвалась я и посмотрела на Эллиота. Подчиняясь импульсу (не от любви, если честно, но тем не менее искренне) я подошла и поцеловала его в лоб. К маме я не прикоснулась. Казалось, она не нуждалась в этом.
— Иду, — сказала я, повернулась к двери и почувствовала, что мое сердце запело. Сзади я услышала голос мамы:
— Отнеси меня наверх, дорогой, — слабо произнесла она. — Кажется, я совсем лишилась сил. Я очень устала.
Я закрыла за собой дверь и пошла по улице к автобусной остановке.
Дневное солнце было теплым, но меня знобило.
