И ты производишь посадку. Производят посадку и твои соседи по купе. Они тут же начинают водить по стеклу вагонных окон, объясняя что-то провожающим, а те совершенно не понимают, о чем идет речь. Вообще эта удивительная умственная ограниченность провожающих неприятно поражает отъезжающих. Тогда, чтобы как-то спасти положение, провожающие начинают что-то чертить в воздухе. Понять, что они хотят сказать этим, совершенно немыслимое дело, остается только радоваться, что ты уезжаешь от этих провожающих.
И вот началось наконец движение по железной дороге. Уверен, что когда впервые бригада рабочих положила на первые шпалы первые рельсы, то они и не подозревали, что по этому перегороженному месту сможет ездить паровоз. Уже сами по себе рельсы на насыпи производят отрадное впечатление, и по ним очень удобно ходить, если надоело идти лесом.
Прежде, чем наступит восхитительная железнодорожная ночь, я вынужден немного остановиться на задачах деятельности маневровых тепловозов. Только исключительно невежественным личностям кажется, что они ездят туда-сюда без всякой цели. Они приносят огромную пользу народному хозяйству. Они незаметно формируют составы. Когда же я у себя на работе хожу взад и вперед, практически никто не догадывается, чем я занят на самом деле!.. Но я отвлекся.
Наступает восхитительная железнодорожная ночь. На путях зажигаются карнавальные красные и синие огни, начинают разносить чай.
Совершенно очевидно, что лицам, страдающим бессонницей, нужно спать только на железной дороге. Легко себе представить, что будет каждый раз, если вместо того, чтобы бесплодно метаться в кровати в Москве, вы будете за это время доезжать от Орла до Харькова и от Харькова до Краснодара или, скажем, от Котласа до Вологды.
У меня зазвонил телефон.
— Пункт проката лыжного инвентаря? — спросил строгий требовательный голос.
— Частная двухкомнатная квартира, — ответил я.
— Послушайте, я знаю, куда я звоню! — предупредил меня строгий голос. — Нам надо обеспечить группу из сорока человек.
— Ничего для вас не смогу сделать! — честно объяснил я.
— Ну вот это конкретный разговор! — сделал неожиданный вывод строгий голос. — Сколько пар лыж у вас на ходу и сколько в резерве?
— Маша, — сказал я. — У нас ведь были какие-то лыжи в кладовке?
— Какие лыжи?
— Ну вот такие старые, в пыли… — объяснил я.
— Вопросы о резервных лыжах вы должны решать сами, а не передоверять их кому-то другому! — строго сказал голос.
— Да я не помню, где они теперь, — объяснил я.
— Отсюда все беды на пунктах проката! — сказал суровый голос. — От халатности и разгильдяйства заведующих!
— Ну уж вы сразу: халатность и разгильдяйство… — невольно возразил я.
— Одна пара лыж на весь пункт проката, и еще возражает! — сказал строгий голос кому-то рядом.
— Безобразие! — подтвердил второй голос.
— А лыжи отремонтированы?! — спросил строгий голос.
— Маша, лыжи отремонтированы? — спросил я жену.
— Да ты что, Петя? Кто же их будет ремонтировать?!
— У нас некому ремонтировать, — сказал я.
— Поразительно! — воскликнул строгий голос.
— Поразительно! — подтвердил другой не менее строгий голос рядом.
— Что ж тут удивительного? — спросил я. — Когда нам этим заниматься?
— Когда им этим заниматься?! — саркастически повторил строгий голос. — Да все тогда же… В рабочее время!
— Ну уж нет! — отрезал я. — Перетягивать крепления у лыж в рабочее время!
— Скажите! — сказал строгий голос. — Но по крайней мере маршруты вы проложили?!
— Какие маршруты? — в свою очередь поразился я. — Вон через дорогу лесопарк — ходите сколько вздумается…
— Они не прокладывали маршрутов… — упавшим голосом сказал строгий голос.
— Безобразие! — поразился его спутник.
— Ну а горячий кофе у вас, по крайней мере, есть?
— Маша, он спрашивает, у нас есть горячий кофе? — спросил я жену.
— Кофе есть, сейчас поставлю, — ответила жена.
— Ну хоть кофе есть… — успокоился строгий голос. — Выезжаем группой в составе 40 человек!
— Выезжайте, — вздохнул я. — Как говорится, лучше сорок раз по разу, чем один раз сорок раз.
Мы устроились на своих местах в купейном вагоне. Поезд тронулся, и мы, естественно, разговорились с моим попутчиком.
— Скажите, а кто вы по профессии? — спросил он меня.
— Я корректор.
— Очень интересно! А что же вы корректируете?
— Книги. Я работаю в издательстве.
— С ума сойти!
— Н-да. Я наблюдаю за тем, чтобы в тексте не было грамматических и синтаксических ошибок.
— Боже мой! Неужели такие люди вот так запросто ездят в купейных вагонах?!
— Н-да. У нас тоже есть отпуска. А что вас удивляет в моей профессии?
— Ну как что? Ну неужели можно писать совсем без ошибок?
— Можно.
— Боже мой! Уму непостижимо! Вы, наверное, столько учились?
— Н-да. Сначала в школе. Потом в институте.
— С ума сойти! Скажите, а как вот пишется, например, «глАдиолус» или «глОдиолус»?
— «ГлАдиолус».
— И вы точно знаете?
— Н-да. Точно.
— А ведь гладиолусы проверочным словом не проверишь!
— Нет, не проверишь.
— А вы знаете точно? Вот это да! Вот это люди! А как пишется: «кекимора» или «кикимора?»
— КИКИМОРА.
— Никогда бы не подумал! Я б, честное слово, если б не вы, «КЕ» написал… «кекимора». А ведь кикимору тоже не проверишь ничем!
