Юлия - [11]

— Сегодня же езжай в военкомат, — торжественно произнес мош Тудосе, приняв окончательное решение. — Становитесь на учет. И — прямо в Кишинев. Первым же самолетом полетите за родительским благословением. — И тем же торжественным голосом обратился к Раду: — К вам с Юлией у меня просьба — быть посажёными родителями.

Наступило всеобщее молчание. Раду, явно смущенный, встал и снова сел. Он был в большом затруднении.

— Как ты думаешь? — спросил он тихо Юлию.

— Решай сам, — Юлия улыбалась. — Как ты решишь, так и будет.

Раду снова встал и, встретившись взглядом с Верой, твердо произнес:

— Ну что ж, тогда в добрый час, Нелу.

— Спасибо вам! — опять подпрыгнул мош Тудосе, по-отечески обнимая Юлию.

— Только у меня к тебе, брат, есть один вопрос… — вздохнул Раду.

— Какой? — встревожился Нелу.

Раду садится. После недолгого молчания спрашивает:

— Ты хорошо подумал? Ведь это навсегда…

— Знаю, — уверенно сказал Нелу.

— Тогда вот мое слово! — сказал Раду, вставая. — Вы должны сегодня же ехать, как велит отец. А мы пойдем на праздник урожая, всех приглашаю…

— Свадьбу будем справлять у нас в доме! — громко объявил мош Тудосе. — Значит, и ее родителей тоже привозите… А к тому времени что-нибудь сделаем с этим забором. Такой забор! Такой забор!.. С моим соседом Северином войну прошли… Советскую власть в селе установили… Колхоз организовали! А теперь словом не могу обмолвиться, радостью не могу поделиться за стаканом вина.

Юлия увидела Миту, который пытался обратить на себя внимание Нелу, но тот его не замечал.

— Что случилось? — Юлия подошла к мальчику.

Миту попросил ее наклониться и быстробыстро зашептал ей на ухо. Юлия выслушала и, улыбаясь, кивнула: мол, не беспокойся, все будет в порядке.

Севастица стояла в глубине старых развалин, где сохранились лишь стены да эхо…

— Я ждала Нелу, — громко сказала девушка, увидев поднимающуюся по ступенькам Юлию.

— Севастица… — сказала Юлия, подойдя к ней ближе. — Послушай меня…

— Не хочу я тебя слушать! — крикнула девушка. — Люблю я его! Люблю! Люблю!

Эхо подхватило ее крик, и «люблю» прозвучало в старых стенах с такой силом, что обе женщины вздрогнули.

Эхо вспугнуло сову, которая, покружив немного над развалинами, села снова на камни, недалеко от женщин, уставившись на них большими немигающими глазами.

— Нелу любит другую, — тихо сказала Юлия.

— Heт!

— И он уже помолвлен с ней.

— Нет!

— Раз она приехала с ним, значит, тоже любит его. Они счастливы. — Юлия говорит твердо и сурово. — Поэтому ты должна отступиться.

Севастица вздрогнула.

— Милая ты моя Севастица, — продолжала Юлия уже другим, мягким голосом, — поверь мне, очень прошу… Нельзя строить свое счастье па обмане. Из этого не выйдет ничего, кроме страдании.

Севастицу била дрожь.

— Поклянись, — снова твердо сказала Юлия, — что отступишься от пего. Повторяй за мной. Я, Севастица, клянусь, что не буду мешать… Повторяй.

— Я, Севастица, — тихо начала девушка, следя за движением губ Юлии, — клянусь, что не буду мешать…

— …. счастью человека, которого люблю…

— … счастью человека, которого люблю.

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнула Юлия и прикрыла глаза.

Но Севастица, как бы освободившись от гипнотического влияния слов Юлии, вдруг сорвалась с места и побежала вниз по каменной лестнице. Спрыгнув с последней ступеньки, она повернулась к Юлин:

— Плевала я па твою клятву. Тьфу! Глупая ты… Только ты так можешь!.. А я буду бороться за свое счастье!

Севастица пробежала еще несколько шагов по парку и опять повернулась:

— Да, буду бороться. Я сделаю все, чтобы он стал моим. Все! И он будет моим! А на твою клятву я сто раз плюю. Тьфу! Тьфу! Тьфу!

И девушка побежала дальше.

Юлия устало прислонилась к каменной стене.

Из развалин послышался протяжный крик совы.

Был праздник урожая. На площади стоял стол для президиума, накрытый красной скатертью. Сельский оркестр, расположившийся поодаль, играл оглушительный туш в честь победителей соревнования.

Они выходили по одному из толпы односельчан и к столу президиума шли мимо овощей, фруктов, винограда, уложенных пирамидами, мимо выставки цветов, где возле каждого букета красовалась табличка с именем того, кто их вырастил.

К столу президиума вызвали и Раду. Издали не было слышно, что ему говорят, что Раду отвечает. Но было видно, как ему вручили награду, как надели через плечо красную ленту с надписью «Победитель соцсоревнования», как украсили Раду венком…

Каждый из награжденных, возвратившись на место, передавал свой красивый венок сыну или дочери, а то и внуку, и только Раду остался стоять в венке.

Он продолжал сидеть в венке и позже, когда вся бригада собралась за одним столом, уставленным фруктами, и Раду вместе со всеми поднимал тост за труд, за будущий урожай.

Он поднялся из-за стола самым последним и в венке, уже заметно увядшем, медленно побрел улицами села к своему дому.

Вера стояла посреди комнаты с фотографией Раду в руках. На глазах у нее слезы. Она медленно подошла к стене, повесила её на место и вдруг, решившись на что-то, пошла в свою комнату.

Чемодан лежал на столе, и Вера быстро укладывала в него свои вещи. Потом еще раз прошлась по дому, вышла на веранду.