Юлий Цезарь. Политическая биография - [277]

В конце жизни Цезарь с грустной иронией заметил, что был бы первым республиканцем, если бы в Риме была республика. Латинское слово имело два значения — государство вообще с наличием необходимой системы управления и государство с коллегиальным управлением и соответствующими свободами. Цезарь имел в виду и то и другое, и в этой его фразе, возможно, и кроется смысл отношений Цезаря со «свободной республикой».

* * *

С.Л. Утченко упрекает в телеологизме тех ученых, которые полагают, что цели и направленность деятельности Цезаря сложились уже во времена его молодости, когда он размышлял о «несовершенствах» современной ему республики и путях их исправления. Мы не побоимся впасть в еще больший «телеологизм», утверждая, что многое в его политической деятельности было предопределено еще задолго до того, как он смог реально оценивать окружающую обстановку и заниматься не только политической, но и вообще какой-либо деятельностью. Заметим, что упреки в телеологизме вообще достаточно рискованны, когда мы имеем дело с античной ментальностью.

Человек древности, по всей вероятности, был настроен не менее (если не более) «телеологично», чем современные ученые. Что же касается веры во всевозможные оракулы, пророчества, предзнаменования высокой роли или миссии и идеи некоей «космической предопределенности», то они были характерны для него гораздо больше, чем для людей нашего времени. Сама история интересующего нас периода показывает примеры этой мистической, подчас иррациональной веры в собственное избранничество и судьбу, ведущая человека по жизни, зачастую противореча формальной логике. Потерпев поражение и будучи изгнан из Рима, скрываясь от преследователей, которым обещали за его голову огромные деньги, Марий, тогда еще шестикратный консул, искренне верил в пророчество о том, что доживет до седьмого. Помпей считал, что внешне и внутренне сходен с Александром, а потому его ожидает сходная судьба. Лукулл атаковал Митридата, получив во сне знамение оракула (Plut. Luc, 12), умный и циничный Лентул Сура верил в пророчество о «трех Корнелиях, которым было суждено править Римом». Наконец, Сулла, вероятно, самый яркий пример такого рода, советовал своим читателям руководствоваться не здравым расчетом, а знаками и наитиями свыше (Plut. Sulla, 37). Перед отплытием в Италию в 83 г. Сулла был уверен в победе. Одной из причин этой уверенности были полученные им пророчества (Plut. Sulla, 26). Как знать, как бы изменилась история, получи Марий или Сулла иные предзнаменования. Как полагает Э. Роусон, Цезарь вполне мог считать себя человеком, наделенным особыми качествами^{652}, а потомок Венеры и Энея не мог не рассчитывать на особую, отличную от других историческую миссию.

Впрочем, оставив «дела божественные», заметим, что гораздо более «земные» и «материальные» факторы определили его судьбу, быть может, в гораздо большей степени. Речь идет о таких обстоятельствах, как происхождение, воспитание, обстоятельства жизни, родственные связи и собственный социальный опыт. Представитель рода Юлиев Цезарей, одного из старейших патрицианских родов, возводящий свою генеалогию к богам и римским царям, был рожден профессиональным политиком и военным очень высокого ранга. Права выбора у него, в общем, не было. Римская аристократия более, чем любая другая, была ориентирована на государственную службу, и, в отличие от титулованного, богатого и образованного западноевропейского или русского аристократа, у римского нобиля практически не было возможности уйти из политики и заняться светской жизнью, управлением своими имениями или литературной деятельностью. Отсутствие в нескольких поколениях высокопоставленных политиков и сенаторов означало даже для знатного рода типа Корнелиев Сулл определенное «выпадание» из структуры нобилитета (Sall.Iug., 95).

Второе обстоятельство повлияло на его «выбор» не меньше, чем первое. Само рождение определило положение Цезаря как «наследного принца» марианской партии, а племянник Мария, зять Цинны и родственник нескольких Цезарей и, возможно, Аврелиев Котт, к тому же женатый на другой «наследной принцессе», дочери Цинны Корнелии, обязательно должен был стать одним из лидеров марианцев и популяров. Происхождение определило общий путь, семейные связи — его конкретную направленность.

Победа Суллы усилила эти связи. Марианская партия была фактически уничтожена, и еще до того, как Цезарь мог оценить порочность системы, эта последняя едва не уничтожила его самого. Сулланская система отняла у него молодость, поставив под угрозу жизнь и честь и, подобно Генриху IV Наваррскому после Варфоломеевской ночи, Цезарь должен был бороться с властью даже независимо от своей воли. Со смертью Суллы исчезла лишь самая острая опасность, с 80 по 49 год вся деятельность молодого, а затем уже и зрелого политика проходила в крайне враждебном окружении. Сулланская элита была сильным и беспощадным противником, готовым использовать любые методы, от открытых судебных процессов до закулисных интриг. Если Цицерон был для этой элиты лишь «чужаком», то Цезарь всегда оставался врагом, которого необходимо уничтожить. В 49 г., после длительной подготовки, стороны вступили в смертельную схватку.