Юлиан Отступник - [5]

***

Таков историко-литературный фрн той книги, которая лежит перед читателем. Ее автор — Жак Бенуа-Мешен — известен как беллетрист, обращавшийся к различным историческим темам. Ему принадлежит «История германской армии» — с 1918 по 1939 год, в шести частях, он описал события фашистской оккупации Франции в 1940 году («Шестьдесят дней, которые потрясли мир»); он писал о солдатах французской армии в Первую мировую войну, об Украине, о Мустафе Кемале и Саудах, об Африке и Марселе Прусте. Словом, об очень многом.

Но и «Император Юлиан» — не случайный для автора сюжет. Бенуа-Мешен — автор серии из семи блистательных романов под общей идеей: «Самые долгие грезы истории». Каждый из томов этой серии посвящен биографии той или иной исторической личности, воплощавшей определенную мечту. Так, первым в этом ряду является Александр Великий, или «мечта, обогнавшая время», затем — «Клеопатра»: «мечта, исчезнувшая в забытьи». «Император Юлиан» — третья часть серии. Этот герой воплощает в себе «мечту обожженную» (возможны и другие переводы французского подзаголовка книги: «опаленная» или даже «окаменевшая», «кальцинированная» мечта). Образ заимствован из сферы ремесла древних керамистов: для придания прочности гончарному или скульптурному изделию, изготовляемому «на века», его подвергали обжигу. По отношению к Юлиану этот образ метафоричен: император, обратившийся к культу Солнца, был им же как бы и сожжен…

Затем в серии исторических биографий Бенуа-Мешена следуют «Фридрих Гогенштауфен» («Мечта отлученная»), «Бонапарт в Египте» («Мечта неутоленная»)… Последний том посвящен Лоренсу Аравийскому и его «мечте, разбитой вдребезги». Таков контекст предлагаемой книги. Как всякая метафора, идея всей серии, а соответственно «Юлиана», служит одной цели и потому не может удовлетворить чаяниям читателя во всех отношениях. Идея книги Бенуа-Мешена о Юлиане — предпринятая им последняя, по мнению автора, попытка соединить исторические судьбы Востока и Запада. В этом контексте герой предстает не столько Отступником, сколько ревнителем исконных чаяний имперского сознания, ориентированного на философски и религиозно осмысленный геополитический синтез.

Император Юлиан правил всего два года. Но это мгновение в масштабах мироздания было обожжено, словно застывшая скульптура, на века, заставив бесчисленные поколения потомков вновь и вновь обращаться к судьбе мятежного императора-философа, окаменевшего во времени.

М. В. Бибиков

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЗАРЯ

Soli invicto[1]¹

I

Погожим весенним утром 340 года в стене ограды виллы, находившейся в глубине Астакийского залива, близ Никомидии², отворилась маленькая, скрытая за разросшимся олеандром дверца. Появившийся на пороге подросток настороженно огляделся вокруг. Убедившись, что за ним никто не подглядывает, он тихонько прикрыл дверь и пошел вперед по тропинке, ведущей к морю. Ему было всего девять лет, хотя на вид можно было дать двенадцать-тринадцать. Тело казалось крепким и хорошо сложенным. Художник, воспитанный на канонах классической скульптуры, возможно, счел бы его туловище несколько длинноватым по сравнению с ногами, а шею чересчур мощной по сравнению с плечами. Однако его выразительное лицо, свидетельствовавшее о великой подвижности ума, несомненно, производило сильное впечатление. Это умное выражение лица плохо сочеталось с упрямо насупленным лбом и короткими вьющимися волосами, придававшими ему сходство с молодым бычком. Он был одет в тунику из грубой шерстяной ткани и держал в руке котомку из козьей шкуры, подобную тем, какие бывают у пастухов или бродячих проповедников.

Убедившись, что за ним никто не идет, подросток сошел с дороги и зашагал по узкой тропинке, овеянной ароматом тимьяна и дикой мяты. Пройдя еще около трех четвертей часа, он ступил на заросший травою холм, выступавший в море и возвышавшийся над окрестностями³. Здесь он мог оставаться в полном одиночестве. Вокруг слышалось только жужжание насекомых, пение птиц и — время от времени — шелест ветра в листве старой маслины. Мальчик положил котомку подле корней дерева и огляделся.

Представшая его взору панорама, возможно, была одной из прекраснейших в мире. Эту местность, находящуюся на стыке Европы и Азии, можно, не уставая, созерцать целыми часами. Под его ногами расстилался небольшой луг, резко обрывавшийся там, где огромный утес вознес свою вершину на высоту двухсот метров над берегом, покрытым золотистым песком. За краем берега блестело на солнце огромное водное пространство Пропонтиды⁴, по которому в разных направлениях сновали сотни рыбачьих лодок. Дальше проступали голубоватые очертания Принцевых островов, берег Халкидона, а совсем вдали, поднимаясь из многоцветного тумана, виднелся город Константинополь, изобилующий церквями, храмами и дворцами⁵.

Подросток долго молча стоял на вершине холма. Хотя этот вид был ему хорошо знаком, каждый раз, когда он смотрел, его охватывала внутренняя дрожь.

— Прекрасная жизнь… Прекрасный мир, — вздохнул он. — Почему же я должен…

По его лицу пробежала быстрая тень, он опустил голову. Потом, как бы желая отвлечься от решения слишком сложной задачи, он пожал плечами и лег на траву. Открыв котомку, он достал из нее пшеничную лепешку, кусок сыра и «Илиаду» Гомера. Спустя несколько минут он уже был погружен в чтение.