Югославия в XX веке. Очерки политической истории - [252]
Сформулированная таким образом советская позиция в своей значительной части, прежде всего в том, что касалось восстановления государственной независимости трех упомянутых стран и отношения к вопросу об их послевоенном устройстве как к внутреннему делу каждой из них, была положительно встречена перечисленными эмигрантскими правительствами. И в том числе югославским. Но предложение о национальных комитетах сразу же вызывало опасение, что подобные комитеты, будучи в СССР, могут оказаться под советским влиянием и превратиться в фактический противовес тем же правительствам. Даже чехословацкий президент Эдуард Бенеш, питавший серьезные иллюзии по поводу советской политики и склонный к более чем тесной связи с СССР, ответил, что если и может в предварительном порядке не отвергать предложенную идею, то лишь при условии подчинения такого чехословацкого комитета посланнику, которого Бенеш назначит в Москву. Польское же и югославское правительства отреагировали негативно: польское – вообще проигнорировав советское предложение о национальном комитете, а югославское – отвергнув его>81.
В документах, которыми пока располагали исследователи, нет данных о том, какие конкретно планы в отношении названных трех стран, в частности в отношении Югославии, связывал Кремль со своим замыслом образования в СССР национальных комитетов. Выступая с предложением о комитетах, советская сторона пыталась изобразить дело так, будто инициатива исходит вовсе не от нее. В инструкции о выдвижении перед югославским и двумя другими эмигрантскими правительствами вопроса относительно комитетов, посланной наркомом иностранных дел СССР В.М. Молотовым советскому послу в Лондоне И.М. Майскому 3 июля 1941 г., делалась ссылка на то, что «до нас доходят с разных сторон предложения о том, чтобы было разрешено полякам, чехам и югославам создать в СССР национальные комитеты». И, дескать, отзываясь на эти предложения, советское правительство дает такое разрешение>82. Что это были за «разные стороны», якобы являвшиеся источником подобных предложений, осталось тайной. Но негативная реакция эмигрантских правительств, в том числе югославского, заставила руководство СССР аннулировать свое обращение к упомянутым правительствам по поводу комитетов и ограничиться согласием на восстановление отношений путем обмена дипломатическими представителями>83.
19 июля 1941 г. югославский посланник Гаврилович прибыл в Москву, а посланником СССР при югославском правительстве стал А.Е. Богомолов, являвшийся советским дипломатическим представителем при ряде находившихся в Лондоне эмигрантских правительств европейских стран, захваченных державами «оси»>84.
Обретя, таким образом, связь не только с Великобританией и США, но и с СССР, югославское правительство стало направлять усилия на то, чтобы занять место в новой антигитлеровской коалиции, начавшей формироваться этими тремя державами после вступления Советского Союза в войну с европейскими государствами «оси». Югославское участие в коалиции, хотя бы политико-символическое, было поддержано упомянутой тройкой великих держав. Эмигрантское правительство Югославии было представлено на межсоюзнической конференции в Лондоне 24 сентября 1941 г., где вместе с правительством СССР и эмигрантскими правительствами оккупированных европейских стран оно подписало декларацию о присоединении к Атлантической хартии, которую 12 августа 1941 г. совместно приняли президент США Франклин Рузвельт и премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль>85. А затем югославское правительство стало также одним из участников подписания в Вашингтоне 1 января 1942 г. декларации 26 государств, которые объединились в войне против агрессивного Тройственного пакта>86. Этим документом антигитлеровская коалиция, ведущим ядром которой являлись СССР, Великобритания и США, получила свое оформление. А югославское государство, представленное королем и эмигрантским правительством, выступало в качестве ее члена.
Вместе с тем уже с осени 1941 г. в антигитлеровской коалиции возник т. н. югославский вопрос. Это было связано с начавшейся вооруженной борьбой между народно-освободительным и четническим движениями.
Когда во второй половине сентября 1941 г. Михайлович смог установить радиосвязь с англичанами и югославским правительством в эмиграции, они восприняли его сообщения о формировании им военной организации противостояния оккуантам как чрезвычайно важные. Для эмигрантского правительства это вообще был фактор, резко повышавший его престиж перед державами антигитлеровской коалиции, прежде всего перед западными союзниками, в покровительстве и поддержке которых правительство было очень заинтересовано. Оно сразу же стало стараться развернуть в Англии и США кампанию популяризации Михайловича как героя Сопротивления. И чем дальше, тем энергичнее эту кампанию вело. В данном ряду были и следовавшие одно за другим повышения Михайловича в воинских званиях, а затем и его заочное назначение министром армии, флота и авиации в эмигрантском правительстве.
Тем большим было произведенное впечатление, когда вслед за вооруженным столкновением между партизанами и четниками, разгоревшимся на рубеже октября – ноября, Михайлович, штаб которого на Равной Горе был окружен партизанами, обратился по радиосвязи к эмигрантскому правительству с просьбой о дипломатической помощи. Премьер-министр генерал Душан Симович 13 ноября телеграммой инструктировал югославскую дипломатическую миссию в СССР «повлиять на русское правительство с тем, чтобы оно срочно направило директиву коммунистам в нашей стране сотрудничать с полковником Михайловичем и подчиняться ему в совместной борьбе против завоевателей»
