Юг в огне - [196]

Но в селе теперь стало спокойно, выстрелы слышались уже где-то вдалеке. Выехав из села, Прохор увидел во мгле рассвета мчавшегося навстречу всадника. Он резко натянул поводья. Жеребец от неожиданности присел на задние ноги.

— Кто? — крикнул Прохор, наставляя наган в сторону неведомого всадника.

— А ты кто? — остановился и тот.

В голосе почудились знакомые нотки.

— Сазон, ты? — неуверенно спросил Прохор.

— Я, а ты кто?

Прохор засмеялся и поехал к нему.

— Что ж, Сазон, не узнаешь? А тож друг…

— О, Прохор Васильевич! — обрадовался Сазон и подскакал к Прохору. Здорово, товарищ военкомдив!

— Здравствуй! Что за стрельба?

— Беляки хотели на нас врасплох напасть. Да номер не прошел… Бросились мы на них в атаку, отогнали… Многих чертей порубали, а многих в плен позабирали… Одного я своего станичного забрал в плен… Помнишь, тогда к тебе приходил-то, Мишка Котов?.. Так вот я его, сволочугу, поймал… Ха-ха!.. Говорит, что среди пленных должны быть еще наши станичные…

— А почему сейчас-то идет стрельба?

— Да это так уж, для острастки, — засмеялся Сазон. — Так вот Котов говорит, что командиром полка у них был Максимка Свиридов… Вот гад!.. Чин у него уже войскового старшины… Ежели не убили, то, может, тоже в плен к нам попал…

— А где пленные? — спросил Прохор.

— А вон ведут, — обернувшись, указал Сазон на бредшую в утренней мгле толпу пленных, конвоируемую конармейцами.

— А ты куда направляешься?

— К товарищу Буденному послан с рапортом, — сказал Сазон.

Он уже намеревался было мчаться, но, заметив выезжавшую из села кавалькаду всадников, остановился.

— Никак, товарищ Буденный?.. — угадывал он. — Он и есть… и товарищ Ворошилов тоже…

Сопровождаемые ординарцами и адъютантами, к Прохору и Сазону подъезжали Ворошилов и Буденный.

— Так что тут происходит, товарищ Ермаков? — спросил Ворошилов.

Прохор рассказал.

— Вот участник атаки, он может вам подробнее рассказать, — указал он на Сазона.

— Я к вам с донесением, товарищ командарм, — козырнул Сазон и передал Буденному пакет.

Прочитав донесение, Буденный спросил, указывая на пленных, уныло бредших по дороге:

— А что это за народ?

— Пленные, товарищ командарм, — ответил Прохор.

— Пленные? — переспросил Ворошилов. — Интересно. Посмотрим.

Они подождали пленных. Буденный пристально вглядывался в лица белогвардейцев.

— Стой! — вдруг поднял он руку.

Колонна пленных остановилась.

— Тут, оказывается, и наши, платовские, есть, — сказал Буденный Ворошилову. — Ей, Ергенов! — крикнул он высокому калмыку в офицерской папахе, прятавшемуся за спины пленных казаков. — Иди-ка сюда!

Калмык испуганно глянул на Буденного и, узнав его, воровато забегал глазами, присел.

— Ну, чего прячешься-то? — повысил голос Буденный. — Говорю, иди сюда!

Калмык, посерев от страха, зябко поежился. Пугливо озираясь на пленных, словно ища у них защиты, он вышел из толпы.

— Эх ты! — окинул его презрительным взглядом Буденный. — Докатился. Что ж с тобой теперь делать, а?

Ергенов молчал, потупив взор.

— А в чем дело, Семен Михайлович? — спросил Ворошилов.

Буденный стал рассказывать о калмыке, о его предательстве.

— Народ доверил ему, — говорил гневно Буденный. — Советская власть доверила ему. Выбрали его членом ревкома Великокняжеского округа, назначили заведовать военным комиссариатом, а он обманул, предал нас. Все оружие, которое находилось в военном комиссариате, сдал белым и сам сбежал к ним… У белых служил… Кем ты, Ергенов, служил?..

— Командиром сотни, — глухо сказал Ергенов.

— Да, это, конечно, предательство, — сказал Ворошилов. — За это надо судить.

Пленные были мрачны и растерянны. Переглядываясь, они настороженно прислушивались к тому, что говорили Ворошилов и Буденный.

— Из какой он семьи? — спросил у Буденного Ворошилов.

— Отец у него был скотовод, — сказал Буденный. — Но наемного труда не имел, сам трудился…

— Да, товарищи, — проговорил громко Ворошилов. — Этот человек за свое предательство и активную службу у белых заслуживает суда военного ревтрибунала, но, принимая во внимание, что он происходит из семьи трудового казака-калмыка, то, я думаю, Семен Михайлович, мы его отпустим домой… Как ваше мнение?

Калмык был поражен таким великодушием. Он изумленно взглянул на Ворошилова, не веря своим ушам. Столько он натворил злого против советской власти, против народа, что, когда попал в плен к красным, уже обрек себя на смерть. Разве он мог предполагать, чтоб его простили?..

— Ты слышал, Ергенов, что сказал представитель Центрального Комитета Коммунистической партии и Советског о правительства товарищ Ворошилов? спросил Буденный. — Тебя прощает советская власть за все твои злодеяния. Как только Платовская станица будет освобождена Красной Армией, можешь идти домой и честно трудиться… В штабе армии тебе выдадут документ.

Калмык упал на колени. Слезы полились по его желто-смуглому лицу.

— Ой, как я виноват!.. Ой, как виноват!.. Советская власть простил меня… Бей меня, плюй меня!.. Я дрянный человек!

Лица у пленных казаков прояснились. В сердце у каждого из них появилась надежда: раз уж такого заядлого преступника, как Ергенов, простили, то их уж, простых казаков, обманутых офицерством, подавно простят и распустят по домам…