Юг без севера (Истории похороненной жизни) - [57]

Господь становится довольно популярным в таких местах.

Меня определили в темный подвал, кто-то дал мне что-то в стакане - и все дела.

Время от времени я блевал кровью в подкладное судно. Нас внизу было четверо или пятеро. Один из мужиков был пьян - и безумен, - но казался посильнее прочих. Он слез со своей койки и стал бродить, спотыкаясь о других, переворачивая мебель:

- Че че такое, я вава рабочий, я джуба, я блядь джумма джубба васта, я рабочий.

- Я схватил кувшин для воды, чтоб заехать ему промеж рогов. Но ко мне он так и не подошел. Наконец, свалился в угол и отъехал. Я провел в подвале всю ночь до середины следующего дня. Потом меня перевели наверх. Палата была переполнена.

Меня поместили в самый темный угол.

- Оох, в этом темном углу помрет, - сказала одна медсестра.

- Ага, - кивнула другая.

Однажды ночью я поднялся, а до сортира дойти не смог. Заблевал кровью весь пол.

Упал и не смог встать - слишком ослаб. Стал звать сестру, но двери палаты были обиты жестью, к тому же - от трех до шести дюймов толщиной, и меня не услышали.

Сестра заходила примерно каждые два часа проверить покойников. По ночам вывозили много жмуриков. Спать я не мог и, бывало, наблюдал за ними. Стянут парня с кровати, заволокут на каталку и простыню на голову. Каталки эти хорошо смазывали. Я снова заверещал:

- Сестра! - сам не знаю, почему.

- Заткнись! - сказал мне один из стариков. - Мы спать хотим. - Я отключился.

Когда я пришел в себя, весь свет горел. Две медсестры пытались меня приподнять.

- Я же велела вам не вставать с постели, - сказала одна. Ответить я не смог. У меня в голове били барабаны. Меня как будто выпотрошили. Казалось, слышать я могу все, а видеть - только сполохи света, казалось. Но никакой паники, никакого страха; одно чувство ожидания, ожидания чего-то и безразличия.

- Вы слишком большой, - сказала одна сестра, - садитесь на стул.

Меня усадили на стул и потащили по полу. Я же чувствовал, что во мне не больше шести фунтов весу.

Потом все вокруг меня собрались: люди. Помню врача в зеленом халате, операционном. Казалось, он сердится. Он говорил старшей сестре:

- Почему этому человеку не сделали переливания? У него осталось ... кубиков.

- Его бумаги прошли по низу, когда я была наверху, и их подкололи, пока я не видела. А кроме этого, доктор, у него нет кредита на кровь.

- Доставьте сюда крови и НЕМЕДЛЕННО!

- Да кто этот парень такой, к чертям собачьим, - думал я, - очень странно. Очень странно для врача.

Начали переливание - девять пинт крови и восемь глюкозы.

Сестра попробовала накормить меня ростбифом с картошкой, горошком и морковкой - моя первая еда. Она поставила передо мной поднос.

- Черт, да я не могу этого есть, - сказал я ей, - я же от этого умру!

- Ешьте, - ответила она, - это у вас в списке, у вас такая диета.

- Принесите мне молока, - сказал я.

- Ешьте это, - ответила она и ушла.

Я не притронулся.

Через пять минут она влетела в палату.

- Не ЕШЬТЕ ЭТОГО! - заорала она, - вам ЭТО НЕЛЬЗЯ!! В списке ошиблись.

Она унесла поднос и принесла стакан молока.

Как только первая бутылка крови вылилась в меня, меня посадили на каталку и повезли вниз на рентген. Врач велел мне встать. Я все время заваливался назад.

- ДА ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ, - заорал он, - Я ИЗ-ЗА ВАС НОВУЮ ПЛЕНКУ ИСПОРТИЛ!

СТОЙТЕ НА МЕСТЕ И НЕ ПАДАЙТЕ!

Я попробовал, но не устоял. Свалился на спину.

- Ох черт, - прошипел он медсестре, - увезите его.

В Пасхальное Воскресенье оркестр Армии Спасения играл у нас под самым окном с 5 часов утра. Они играли кошмарную религиозную музыку, играли плохо и громко, и она меня затапливала, бежала сквозь меня, чуть меня вообще не прикончила. В то утро я почувствовал себя от смерти так близко, как никогда не чувствовал. Всего в дюйме от нее, в волоске. Наконец, они перешли на другую часть территории, и я начал выкарабкиваться к жизни. Я бы сказал, что в то утро они, наверное, убили своей музыкой полдюжины пленников.

Потом появился мой отец с моей блядью. Она была пьяна, и я знал, что он дал ей денег на выпивку и намеренно привел ко мне пьяной, чтобы мне стало хуже. Мы со стариком были врагами на всю жизнь - во все, во что верил я, не верил он, и наоборот. Она качалась над моей кроватью, красномордая и пьяная.

- Зачем ты привел ее в таком виде? - спросил я. - Подождал бы еще денек.

- Я тебе говорил, что она ни к черту не годится! Я всегда тебе это говорил!

- Ты ее напоил, а потом сюда привел. Зачем ты меня без ножа режешь?

- Я говорил тебе, что она никуда не годится, говорил тебе, говорил!

- Сукин ты сын, еще одно слово, и я вытащу из руки вот эту иголку, встану и все говно из тебя вышибу!

Он взял ее за руку, и они ушли.

Наверное, им позвонили, что я скоро умру. Кровотечения у меня продолжались. В ту ночь пришел священник.

- Отец, - сказал я, - не обижайтесь, но пожалуйста, мне бы хотелось умереть безо всяких ритуалов, безо всяких слов.

Потом я удивился, поскольку он покачнулся и зашатался в недоверии; можно было подумать, что я его ударил. Я говорю, что меня это удивило, поскольку этих парней я считал более сдержанными. Но и они себе задницы подтирают, с другой стороны.