Юджиния - [44]

Он знал, что Юджиния влюблена: этот трепетный блеск в глазах, ласковое внимание к каждому слову, желание предупредить малейшее желание, обрадовать, доставить удовольствие, усладить. Все это составляло одно слово — любить. Собственно, почему я останавливаюсь на л ю б в и, потому что 99 % семей живут без любви. (По привычке.) Такой, какая должна быть. Только не спрашивайте: какой, я вам не отвечу, я сам живу без любви и ищу такую.

Иногда они брали красивый катер и уплывали далеко вдвоем, оставаясь на ночь на воде. И все равно неподалеку мелькал огонек сторожевого катера: жизнь Юджинии была слишком драгоценна, чтобы ее доверили одному Александру.

И опять, мистер Нилл не запрещал, но предохранял. В эти океанские ночи она просила, и Александр много рассказывал ей о себе. Ему казалось, что он рассказал всю свою жизнь, но ей было недостаточно. Она ужасалась, когда слышала, как в детстве ему пробили железным колом голову, сломали нос и едва не выбили глаз, и целовала его, голову, гладила нос и ласкала глаза. Это были самые обалденные про-хладные жаркие ночи в его жизни. Он измучивал ее тело до изнеможения. А утром она загорала, и он, стоя у круглого колеса штурвала, мужественно напевал «Не сдавайся, моряк». А это тело на палубе…

И он не выдерживал и бросался на нее, она не сопротивлялась… Он вел себя как моряк и не сдавался… Ее жаркие объятия и смуглота кожи будоражили в нем самые потаенные, глубоко спрятанные инстинкты, зовы, желания. Он входил в нее снова и снова, разрывая на части, вызывая крики радости и отражение сладких мук на ее лице.

В это время сторожевой катер не находился поблизости, чтобы не смущать их.

Ах, океан, ах, Гавайи, жарко-страстные острова, — как он будет плакать, вспоминая вас.

Вскоре был дикий карнавал с забавным названием Хула. Тысячи людей выплеснулись и стеклись на улицы, пляжи, парки, берега. Все плясало, пело, шумело, звенело, орало, визжало. В голове гудело и кружилось, как будто после ночи, и еще одной, с шампанским и цыганами, а потом конями, тройками, медведями и бубенцами. Но даже цыганам было далеко до такого карнавала, хотя они были непревзойденны по части бардаков и гулянок, но музыке — далеко до цыганской.

Они никогда не веселились так, как во время этого карнавала. Кажется, окончательно став единым целым — из двух половинок, брошенных в мир раздельно.

Он нарядил и разодел Юджинию несказанно, и шел за ней на четвереньках, и целовал ее ноги. Он придурялся собачкой, а она была дама. Она была экзотическая дама с собачкой. Ее щиколоткам было весело и щекотно от его влажных губ, касающихся беспрестанно, радостно и тревожно, и она трепетала. Александр надел ей на руки двести тонких браслетов-колец, купленных оптом у какого-то бедного старика, который ошарашенными глазами смотрел ему вслед, сжимая в руке невероятные, никогда не снившиеся ему деньги.

Александр увил бы ее шею сотнями ожерелий, но шея была хрупка и нравилась ему. Он купил ей оркестр, и, подняв ее на руки, отнес на набережную и, сев на каменный бордюр, целовал ее шею, грудь и закрытые глаза, а оркестр играл, стоя почтительно сзади. И то рыдала, то смеялась скрипка. Напоминая.

Они гуляли всю ночь до утра, и он пил, и она пила, и эта ночь была взрослая… и она плакала от счастья.

Тридцатое августа наступило совсем как-то незаметно. Они купили Клуиз какое-то экзотическое, очень дорогое платье: черное с серебряными зигзагами чудных кораллов, не то омаров по краям. Выбирала Юджиния, и они надеялись, что Клуиз понравится.

Они улетали к вечеру и ушли прощаться с океаном. Юджиния поцеловала океан, чтобы вернуться.

У них была пересадка в Чикаго, и они решили провести ночь там. Чтобы прилететь прямо в день рождения. Юджиния почему-то хотела, чтобы Александр был на вечере в небесно-голубом костюме, и они потратили половину следующего дня в поисках того, что Юджиния точно хотела. Сама она собиралась быть в иссиня-черном бархатном платье и говорила, что это будет смотреться. Александра умиляло все происходящее, и он, как ослик за хозяином, ходил за ней следом.

Прилетев, они проникли незаметно на свою половину дома, и Юджиния сразу начала переодеваться. Они появились на другой половине в самый пик вечера.

И только увидев количество людей, Александр подумал, что Юджиния была права (какая умница), ища костюм: это был их первый вечер, официальный выход, с количеством гостей свыше ста.

Они не хотели производить сенсацию, но музыка остановилась, все повернулись к ним, и неизвестно было, кто именинник: Клуиз или Юджиния. Жаль, что камеры не зафиксировали выражение лица мистера Нилла, оно могло быть символом лица американца, гордого своим состоянием.

Крики, шутки, смех, поздравления ринулись в лицо, как карнавал, все сметая. Мистер Нилл обнял свою дочь и пожал руку Александру. Потом он отклонился, посмотрел и, не удержавшись, поцеловал ее еще раз. Юджиния расцеловалась с Клуиз и отошла с отцом в сторону.

Александр приблизился к Клуиз и, взяв ее руку, поцеловал. У кисти. Потом выпрямился и сказал приготовленные поздравления сразу, чтобы не сбиться.

Клуиз сияла и благоухала. И все-таки что-то в ее взгляде пряталось неясное, тайное, невысказанное. И он чувствовал, что это что-то развивалось и углублялось.