Юдифь и олигофрен - [38]

— Вы враг науки и прогресса, — попробовал пошутить я. — Но что же случилось с памятью античного человечества?

— Постигшая народы амнезия была вызвана не устареванием языческой религии, которая и нынче вполне функциональна, а изменением психологического статуса человечества, связанного с незафиксированной метаморфозой мира. В христианской интерпретации — с пришествием Христа, следовательно, и антихриста. Ну, ладно. Христос пришел, а я ушел. Извините, дела. А вы отдыхайте, спешить все равно некуда.

Омар уехал вместе с ассирийцами по своим мафиозным делам, а мы остались в приятном одиночестве. Внезапно я вспомнил ночных распутниц и даже на мгновенье засомневался в реальности их существования. К сожалению, не бывает таких ярких, насыщенных ощущениями галлюцинаций. Погоди, а забытые уже эротические сны, заканчивающиеся поллюциями. В них все гораздо примитивней. Это чистая физиология, как утренний стояк, превращающий одеяло в маленький шатер. А так чудесно галлюцинировать я готов хоть каждую ночь. Неужели эти чертовки до сих пор спят? А что? Дело молодое.

— Вы кого-то ищете? — спросила девушка, заметив, что я шарю глазами по дому.

— Ты не знаешь, — спросил я в свою очередь, — здесь, кроме нас, еще есть люди?

— Конечно, — ответила девушка, — в доме есть две старухи, которые готовят еду и следят за хозяйством.

— Две старухи?..

— Ага, испугались? — спросила она, заметив, как у меня отвисла челюсть. — Так что не вздумайте меня изнасиловать.

— Размечталась, — разозлился я.

— А что такое? Каждая девушка подсознательно мечтает быть изнасилованной.

— Дура! — зло сказал я и закурил еще одну сигарету. — Нарвешься на маньяка, тогда узнаешь, как это приятно.

— А вы случайно не маньяк?

— Случайно, нет.

— Жаль! Ну, тогда давайте хоть искупаемся, а то жарко становится.

Я бросил одежду прямо возле стола и пошел к бассейну. Это замечательная вещь. Всю ночь пьянствуешь, прелюбодействуешь, спишь всего несколько часов, утром встаешь помятый, как простыня, добредаешь на дрожащих ногах к бассейну, прыгаешь в холодную воду, пять минут плаваешь. И все — свеженький как огурчик.

— Ой! Какая холодная! — воскликнула Ида, изящно пробуя ногой воду. — Нет! Это решительно невозможно!

— Холодно только первое время. Прыгай и сразу станет тепло.

— Нет, не могу, — жеманилась девушка.

— Ну, хорошо, тогда привыкай постепенно, — согласился я и, подплыв к ступенькам, где стояла девушка, стал смачивать водой ее ноги. Занятие было довольно приятным. Моя рука поднималась все выше и выше, а Ида входила в воду все глубже и глубже. Я начал увлекаться наступившей между нами гармонией. Внезапно я услышал приглушенное покашливание и, резко обернувшись, увидел горбатую старуху, одетую в длинное черное платье. Она убирала со стола и, поглядывая на меня, улыбалась. Я содрогнулся, а Ида завизжала и бросилась в воду.

— Ты уверена, что в доме нет других женщин, кроме старух? — строго спросил я.

— А что такое? — обиделась девушка, заметив перемену моего настроения. — Плохой сон приснился? Кого вы все время ищите?

Я вышел из бассейна и резко направился к старухе, которая смотрела на меня с интересом, но без испуга. Вскоре я смутился и потупил глаза, ибо нельзя играть с пожилым человеком в такие игры. Я замедлил шаг, заставил себя улыбнуться и, подойдя к столу, выпил полстакана апельсинового сока. Затем я взял свои вещи и пошел в дом, сопровождаемый подозрительным взглядом Иды, наблюдавшей за моими маневрами. Я полностью исследовал первый этаж, но никого там не обнаружил. Мой поисковый азарт иссяк, когда я поднимался по лестнице, хотя искать следовало именно на втором и третьем этажах, где находились спальные комнаты. Кого я, в самом деле, ищу? Зачем мне эти шлюхи, чьи лица я смутно помню? Наверное, меня хотели разыграть. Мол, так обкурился, что спал со старухами. Себя не помнил.

Я зашел в спальню и бросился на кровать. На стенке висела «Обнаженная» кисти Рафаэля Сойера. Какие огромные телеса со своеобразной слоновьей грацией. У меня никогда не было толстых женщин, разве что в меру упитанные. Я сел на кровать и достал сигареты. Пепельницы не было, поэтому я стряхнул пепел в цветочный горшок. Все время лезут в голову чертовы старухи. Вспомнил горбатую каргу, которая превратилась в юную девушку. Вернее, девушка превратилась в старуху. Черт их знает, кто в кого превращается!

В комнате, несомненно, жил художник, поскольку на столе лежала стопка эскизной бумаги, а также отточенные карандаши и рисовальные угли. Я лег на кровати и начал быстро рисовать лица, затаившиеся во тьме моего подсознания. Получались почему-то одни зловещие и страшные рожи. То гарпии, то грифоны, то уродливые и злые старики и старухи. А я хотел рисовать юных и прекрасных людей. Я быстро делал наброски и бросал их на пол, где уже образовалась небольшая коллекция моих художеств.

Вскоре я понял, что мне суждено воспеть не красоту, а уродство рода человеческого. Я, конечно, расстроился, но затем настолько примирился с судьбой, что стал рисовать старуху, которая подсунула мне сломанные часы. Я отчетливо помнил, что она была горбатой и горбоносой. Однако рука, жившая самостоятельной жизнью, рисовала на бумаге весьма привлекательную девушку. В комнату вошла Ида.