Юби: роман - [8]
– Опять к своим жидам ходил? – Махан поприветствовал Угуча взмахом руки с зеркальцем, в котором пытался рассмотреть свою опухшую в сплошную синь физиономию (а может, и не поприветствовал, а просто так махал рукой, как и всегда ею махал). – Табе батьку оплакивать, а ты… Ладно, не злись… Ты полюбуйся, чего со мной зробиу… Меня директор спыниу[1] и давай пытать – чего? да кто?.. Но я ни гу-гу… Мы же сыны разведчиков. Мотай на ус и держи язык за зубами… Эй, пачакай[2], куда ты намылился? – Махан подбегом нагнал уходящего Угуча. – Я те самое цикавае[3] не сказал. Йеф вернулся, ведаешь? Наверное, ведаешь, а вот то, что он сваю жонку тока что в лес повел, на шалашову поляну – этого не ведаешь. А зачем, думаешь, повел? Для этого самого – долбиться будут. Дома при сыне несподручно, а все равно хотся. Это же только ты считаешь, что они все из себя сю-сю-сю, а они долбятся, как и все вокруг – как и собаки подзаборные. Иди вот и сам полюбуйся… Думаешь, если Сергевна, то вся из себя прынцесса, а ей бы только чебурашку почесать…
Угуч дальше не слушал и пошел прочь, а Махан так и остался, хлопая ртом и пытаясь еще что-то досказать. Нет, все-таки по всем ухваткам получается, что он и вправду вожжался с уголовниками, – откуда бы еще брались эти все его поганые рассуждалки?..
А если Махан прав? Он и раньше всякие гадости спешил порассказать про всех вокруг, взахлеб, а пальцы врастопырку для убедительности. И многие его россказни потом подтверждались. Подтвердилось, что директорская жонка ходит в котельную к Григорию Недобитку и там они сцепляются по-собачьи, и с молоденькой воспитательницей Ириной Александровной сцепляются, и с учительницей географии Алевтиной Николаевной, и с врачихой по зубам Ниной Александровной, и еще с разными барышнями, и каждый раз Угуч получал проигранные Махану болезненные шалабаны – по два десятка на одну собачью радость Григория. А вот про теть-Олю не подтвердилось – не сговорил ее Григорий, но зато подтвердилось, что она полными сумками таскает школьные продукты к себе домой, и Угуч снова огреб свои шалабаны…
«Когда я поженюсь на теть-Оле, – решил Угуч, сворачивая на тропинку к шалашовой поляне, – у нас не будет ничего собачьего».
Низ живота обдало протестующей горячей волной…
Шалашовую поляну в запутанной круговерти лесных тропок и подальше от возможных глаз обустраивали всем классом под руководством Льва Ильича. Это было место частых экскурсий, где Йеф, усевшись поудобнее в кругу шестиклашек, неспешно и вкусно начинал очередное увлекательное сказание… На случай дождя соорудили прочный навес, и вот из-за него поляну стали называть шалашовой.
Угуч лежал в густых зарослях перед шалашовой поляной, впритык к навесу, под которым спиной к нему сидел Йеф в обнимку с женой. Сначала Угуч и глядеть опасался, но ничего такого из фантазий Махана и близко не было. Угуч превратился в слух.
– Левка, ну что ты как дурачок?.. – торопливо сыпала Надежда Сергеевна в мужа возмущенные слова. Ее голос с трещинкой – говорила она, или напевала, или кричала и скандалила – всегда завораживал Угуча. – Обманул ты его, а чего радуешься? Он же не отстанет. В шею дышит…
– До шеи ему еще, недомерку, тянуться и тянуться…
– Прекрати гусарить…
– Как-нибудь обойдется…
– Нам нельзя как-нибудь, – начала горячиться Надежда Сергеевна. – Данька без нас не выживет… Что же ты творишь? Тебя же посадят. Ну, увернешься еще раз или два, но при этом твоем гусарстве обязательно посадят. А что будет со мной? Да мой родитель тут же упечет меня в психушку. Просто из мести, что наперекор ему, что вены резала, чтобы наперекор… Обязательно упечет… А что тогда с Данькой будет? Ты видел эти инвалидные дома, куда его сбагрят, если он останется без нас?.. Что ж ты творишь?..
– Я живу. Мы просто живем, стараясь, чтобы, извини – достойно. Чтобы правильно…
– И если Данька попадет в инвалидный интернат – это будет правильно? Мы зачем из Москвы уехали, забыл? Тебя уже должны были посадить, и твой приятель… как его?.. которого посадили?.. В общем, он удачно предложил эту передышку. Зачем же ты опять в Москву?.. Зачем ты опять книги эти?.. – Она всхлипнула.
– Это правильно, – как-то потверже надавил Йеф. – Нельзя прекратить жить правильно из-за того, что какие-то идиоты за это могут тебя придушить… Если Данька это поймет – ему будет легче…
– В доме инвалидов?.. – почти вскрикнула Надежда Сергеевна.
– Знаешь, дорогая… – Йеф построжал голосом. – Тебе придется постараться… – Он и не собирался утешать жену. – Представь, что меня сбила машина. От этого же не уберечься. Вдруг и – бац. Ходил правильно, а тебя – бац – и нету. Как с гебней этой сраной: живешь правильно, честно, а тебя – бац – и все… Может такое быть?.. Запросто. И в этом случае тебе придется постараться. Нечего прислоняться к родителям, которые считают, что для твоей же пользы тебя надо сдать в психушку. Не надо тебе такой помощи. Придется выживать без них. С Данькой. Друзья у нас, к счастью, есть, и они в беде не оставят. И никто никуда от живой матери Даньку не заберет…
– Как же без них? Это же мой отец… Знаешь, как он меня любил в детстве?
Наум Ним (Ефремов) родился в 1951 году в Белоруссии. Окончил Витебский педагогический институт. После многократных обысков и изъятий книг и рукописей был арестован в январе 85-го и в июне осужден по статье 190' закрытым судом в Ростове-на-Дону. Вышел из лагеря в марте 1987-го. На территории СНГ Наум Ним публикуется впервые.
Это книга о самом очаровательном месте на свете и о многолетней жизни нашей страны, в какой-то мере определившей жизни четырех друзей — Мишки-Мешка, Тимки, Сереги и рассказчика. А может быть, это книга о жизни четырех друзей, в какой-то мере определившей жизнь нашей страны. Все в этой книге правда, и все — фантазия. “Все, что мы любим, во что мы верим, что мы помним и храним, — все это только наши фантазии. Но если поднять глаза вверх и честно повторить фантазии, в которые мы верим, а потом не забыть сказать “Господи, сделай так”, то все наши фантазии обязательно станут реальностью.
Девять историй, девять жизней, девять кругов ада. Адам Хэзлетт написал книгу о безумии, и в США она мгновенно стала сенсацией: 23 % взрослых страдают от психических расстройств. Герои Хэзлетта — обычные люди, и каждый болен по-своему. Депрессия, мания, паранойя — суровый и мрачный пейзаж. Постарайтесь не заблудиться и почувствовать эту боль. Добро пожаловать на изнанку человеческой души. Вы здесь не чужие. Проза Адама Хэзлетта — впервые на русском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)