Юби: роман - [33]

Шрифт
Интервал

Ничего более содержательного и уж тем паче желаемого Недомерку в собранных им бумажках не было. Так что капитан Матюшин напрасно переживал за опасности, подстерегавшие девственное сознание учеников интерната. Ни Лев Ильич, ни его коллеги не сумели какими-либо серьезными знаниями замутить эту непорочную чистоту.


Леонид Валентинович по давней привычке подшивать любую бумажную ерунду к материалам оперативного дела взялся было аккуратно складывать листки с детскими каракулями, но спохватился.

«Кому я собираюсь показывать эти творения? Единственно, кому их можно показать, – это директору… Чтобы знал… Это же дебилы…»

Недомерок понял, что надо немедленно остановить выезд группы, потому что у него ничего нет на подозреваемого… Совсем ничего… Отбой, и – будь, что будет…

Необходимо было срочно отыскать директора и воспользоваться телефоном у него в кабинете.

«Где ж его носит? Рабочий день в разгаре, а все директорские кабинеты на замке».

* * *

– О-о-о, легок на вспомине, – радостно встретил появление Недомерка Алексей Иванович. – Сядайте к нам – не побрезгайте. – Он сдвигался по лавке, высвобождая местечко.

– Какое там «сядайте»? – наигранно удивился капитан, оценивая степень опьянения коллектива и приходя к неутешительным выводам. (Тем более надо звонить и бить «отбой», чтобы коллеги не увидели этого безобразия. А ведь потребуйся сейчас понятые – и взять негде… только с собой везти.) – Какое «сядайте»? – повторил он. – Рабочий день…

– Та шабат ведь, – чуть виновато выставил в оправдание Федор Андреевич.

– Шабат наступает с первой звездой, – возразил Недомерок, взглянув на часы. – Еще почти четыре часа до шабата.

Все удивились и даже не очень поверили.

– А что вы такого обо мне вспоминали? – не сдержал любопытства Недомерок.

– Кады? – не понял Степаныч.

– Вы меня встретили словами «легок на вспомине», – сказал Недомерок. – Вот мне и интересно…

– А это мы про радиацию гутарили, – взялся объяснять Алексей Иванович, – которая на нас прет из Чернобыля. Федор Андреевич, дай бог ему здоровья, растолковал по своей физике, что против радиации надо пить по слегка… Не бушь? – протянул он в сторону Недомерка стакан. – Ну, как знаешь, – не стал он настаивать, когда Недомерок отказался.

– А я при чем? – так и не понял капитан.

– Так получается, что если кто не пьет, – взялся объяснить Григорий, – так ему кранты от радиации, а ты не пьешь… Вот мы тебя и пожалели… и выпили за тебя, а тут и ты…

– Страшное дело, мужики, – ахнул Степаныч. – По всему видать, что программа, которая за нашу трезвость, против нашего здоровья. Она на нас радиацию?..

– Ну это ты брось, – протрезвел Федор Андреевич. – Брось и никому не повторяй, – строго попенял он.

– Так я ж не сам, – взялся оправдываться Степаныч. – Это с ваших слов так получается.

– Ты мне этого не шей, – погрозил пальцем директор. – Вот что я тебе скажу, Леонид Валентинович, – обратился директор к Недомерку, толком и не зная, что ему сказать, а лишь затем, чтобы отвлечь всех от завхозовых откровений. – Может, выпьешь с коллективом? – перебил он сам себя.

– Не могу – служба, – отчеканил Недомерок.

– О-о-о, именно про это я тебе и хотел сказать, – вспомнил Федор Андреевич свои недавние (или давние уже?) размышления. – Бросай ты эту свою службу. Тоже мне служба – людей вязать… Ты переходи к нам назусим. С детьми у тебя получается… Поженим тебя…

Недомерку показалось, что он это все уже когда-то слышал, но сейчас ему было не до этих психологических казусов – надо спешить, пока еще не поздно скомандовать «отбой».

– Мне нужна ваша помощь, – позвал он Федора Андреевича. – И очень срочно.

– Опять? – удивился Федор Андреевич. – Не пишут, паршивцы? Ну, я им сейчас задам! – Он стал выкарабкиваться из-за стола. – Зараз я им…

– Все в порядке. – Недомерок взялся корректировать намерения директора. – Написали…

– А чего тогда?.. Кака така помощь треба?

– Валентиныч, а давай мы табе дапаможем – давай прямо сюды приволокем нашего Ильича? – от доброты душевной предложил Сергей Викентьевич. – Усадим вас за стол, нальем по стакану, и – выясняйте свои непонятки…

Ох, как хотелось всем этим помощничкам скомандовать: «Смирно!», всем сразу. А потом чтоб бегом и несколько кружков по стадиону, чтобы вся пьянь, вся дурь – вон…

«Только ведь не послушают, – понимал капитан. – Еще и осмеют в придачу… Не-ет, отбой и немедленно… Пусть даже и увольняют…»

* * *

Федор Андреевич открыл дверь кабинета, что при входе в школу, и пропустил капитана вперед. Тот уселся за директорский стол и придвинул к себе телефон – придвинул, как самый обыкновенный аппарат, а это был заграничный телефон, полученный по знакомству и предназначавшийся большим начальникам. Он и питался не от телефонной розетки, как отечественные, а еще и от электрической, и наворочено в нем было всяких возможностей – не упомнишь.

– Чего-то еще? – спросил Федор Андреевич. – Там все просто, – показал он на телефон, – номер набирайте, как на обычном, а другие кнопки не чапайте.

– Я знаю, – нетерпеливо отозвался капитан. – Вы меня простите, но разговор секретный.

– О ты холера! – ругнулся Федор Андреевич невесть в чей адрес. – Как насекретничаетесь – ключ ко мне, – велел он и вышел, грохнув дверью.


Еще от автора Наум Ним
До петушиного крика

Наум Ним (Ефремов) родился в 1951 году в Белоруссии. Окончил Витебский педагогический институт. После многократных обысков и изъятий книг и рукописей был арестован в январе 85-го и в июне осужден по статье 190' закрытым судом в Ростове-на-Дону. Вышел из лагеря в марте 1987-го. На территории СНГ Наум Ним публикуется впервые.


Господи, сделай так…

Это книга о самом очаровательном месте на свете и о многолетней жизни нашей страны, в какой-то мере определившей жизни четырех друзей — Мишки-Мешка, Тимки, Сереги и рассказчика. А может быть, это книга о жизни четырех друзей, в какой-то мере определившей жизнь нашей страны. Все в этой книге правда, и все — фантазия. “Все, что мы любим, во что мы верим, что мы помним и храним, — все это только наши фантазии. Но если поднять глаза вверх и честно повторить фантазии, в которые мы верим, а потом не забыть сказать “Господи, сделай так”, то все наши фантазии обязательно станут реальностью.


Рекомендуем почитать
Дом

Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.


Семь историй о любви и катарсисе

В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)