Юби: роман - [31]

– Ну коли так… – Успокоенный Степаныч разлил очередную порцию. – Тогда за усе хорошее и каб усем было хорошо!

«А совсем было бы хорошо, – мечтал еще более благостный Федор Андреевич, – если бы с нами за этим столом сидели еще Ильич с капитаном и пили этот мутный напиток за ясную и добрую жизнь. И хорошо было бы, чтобы капитан-физрук перестал быть капитаном, а остался только физруком. Ведь у парня явные способности к работе с детьми. Собрал бы школьную команду, завоевал медали на областной спартакиаде. Чего плохого?.. Ничего плохого, кроме хорошего…»

* * *

«А может, и вправду остаться здесь, – думал Недомерок, – учить детей, жить здоровой жизнью…» – Он глядел в окно, а за его спиной Йефов класс натужно вспоминал, чего такого рассказывал Йеф о демонстрациях…

Страшный лес вокруг школы весь день притворялся безопасным и даже добрым, чтобы ночью опять превратиться в заколдованную чащу. Махан смотрел на этот волшебный лес и тосковал. Он не знал, что тоскует, потому что не знал этого слова, – он чувствовал какую-то сквозную дыру внутри, а через эту дыру улетало из него все радостное, что только ни появлялось. Он знал о сегодняшнем происшествии с Угучем и понимал, что полностью победил жиденыша Данилу, но и это его не радовало – все усвистывало через ту же дыру под сердцем.

И зачем ему эта победа? Теперь Данька не будет вместе с ними лазать по лесу и ничего не расскажет о пещерах, в которых прячутся гномы, не остережет от драконовых нор, не научит блукать, чтобы не заблудиться… Лучше бы все по-ранешнему, но Махан уже вырос из своих бывших детских верований, что можно вернуться во вчера. Ничего нельзя вернуть и никуда нельзя вернуться.

«Уйду в побег, – решил Махан. – А че такого? Сейчас лето будет, тепло будет… Как-нибудь проживу. А еще лучше уйти с Данькой – с ним точно проживем, он всегда чего-нибудь придумает. Можно и Угуча сманить из изолятора. А что, клевая идея! Сманим Угуча, вернем Даньке его коня и все вместе – в побег…»

Махан понимал, что его поймают и отправят в дурку, а там будут уматывать в куклу мокрыми простынями и жахать уколами, от которых все тело винтом. Всех в конце концов ловят – ни один не ушел. Но и страх дурки не останавливал все более увлекающие фантазии.

Пусть случится хоть что – хоть и плохое, но только, чтоб не так, как сейчас – не сквозящая эта нуда, которая вынуждает творить невесть что…

«А может, еще и не поймают?.. Я быстро бегаю. Вон и Недомерок хвалил и говорил, что могу стать чемпионом. А что, если не убегать, а бегать на его физкультурных уроках и стать чемпионом, чтоб с медалью, и все завидуют…»

«Сделаю из этих охламонов сборную по легкой атлетике, – продолжал фантазировать Недомерок, – победим на областной спартакиаде, и Ольга Парамоновна перестанет называть меня Недомерком… Разведусь и женюсь по любви. Директор ведь не откажет мне в служебной квартирке на первое время. Правда, с квартирами тут не очень. А где иначе?.. Можно будет отремонтировать первый этаж того дома, в котором живет Прыгин… А в этом что-то есть: поселиться под подозреваемым и устроить правильно организованное наблюдение, чтобы узнать наконец, где он упрятывает улики враждебной деятельности…»

– Время-время, – повернулся Недомерок к классу. – Сдаем сочинения.

– А нам куда теперь? – спросил Махан.

– Не знаю, – растерялся Недомерок.

– Можно, мы пойдем к своему воспитателю?

– Конечно, идите. (Да хоть провалитесь… с ним вместе!)

Капитан перебирал-перетасовывал сданные листки, на многих из которых только и была заглавная надпись: «Что нам рассказывал Лев Ильич про демонстрации». Где-то было написано Йеф Ич, а слово «демонстрация» кривлялось самыми невозможными ошибками, но не это заботило Недомерка.

«Пустышка или в десяточку?» – гадал капитан, не решаясь приступить к чтению.

Странно было надеяться, что малолетние хулиганы серьезно отнесутся к его заданию и, более того, вспомнят именно то, что ему нужно. Наверное, Недомерок просто хватался за соломинку (а за что еще ему было хвататься?).

* * *

«Демонстрации ходить весело». Примерно так написало большинство шестиклашек с разным набором ошибок. «Все машут», – добавили некоторые, и «ты махаешь», – уточнил Муравей. «Когда у нас собрание в зале – тогда на Красной площади ходят, и у них надутые шары» – вспомнил про намек Недомерка о Красной площади старательный Ваня Безродный. «Демонстрации ходят строем и поют, – сообщила Лидка Дикая, – а потом приходят домой и много едят», – допридумала она следом.

Наиболее покладисто выполнила задание Любка Подлиза, которая с первого класса была старательной и усердной незнамо в кого, – никаких подобных примеров перед ее глазами никогда не было. Скорее всего, какая-то родовая аномалия. Если бы Любка была только старательной, ей бы, может, простилось то, что она подлиза или даже почти круглая отличница. Но Любка очень хотела, чтобы учителя ее любили все и всегда. Сначала хотела, чтобы любили и удочерили. Потом повзрослела, и желать удочерения от учителей стало не слишком реалистично, и она захотела, чтобы ее из детдома направили в училище, где из хороших девочек делают учителей… или в институт, где учителей делают из всех. Когда она станет учительницей, она обязательно вернется в этот интернат и станет перед всеми учителями, чтоб им стало стыдно за то, что не удочерили. А потом придет в детдом и станет перед всеми работниками…