Юби: роман - [30]

– Я все уразумеу, – радостно шлепнул ладонями по столу Алексей Иванович. – Это были жучки…

Оказывается, с год назад Лев Ильич пригласил школьного электрика к себе и пожаловался на то, что во всех трех комнатах коротят розетки. Алексей Иванович развинтил их одну за другой и из каждой вытащил по одинаковому инородному телу, безграмотно подключенному к электрическим проводам. Йев безжалостно растоптал все три, не дав электрику даже рассмотреть это диво…

– Да кто ж так ставит деликатное изделие? – возмущался электрик. – Вот вам и КГБ. А мы усе «штирлиц-штирлиц», а они даже жучка не могут по уму…

Алексей Иванович слегка захмелел, но это от того лишь, что резко взяли. По опыту было известно, что следует плавно продолжать, и охмележ как рукой снимет…

* * *

– Ну только полюбуйтесь, – обвалился на застолье гневливый голос, который ни с каким другим не спутаешь…

В открытой двери, прямо против солнца – аж глазам больно – стоял директор интерната и очень недовольно оглядывал сборище своих сотрудников. Но недоволен он был не ими, а самим собой.

Только что, считай, по приказу Недомерка он отправил Льва Ильича домой, а его воспитанников завел в класс. Там капитан-физрук раздал ученикам листы бумаги и велел написать сочинение о том, что именно Лев Ильич говорил им о демонстрациях.

– О каких демонстрациях? – спросил ученик по прозвищу Чума.

– О любых, – разрешил капитан. – О тех, что на Красной площади, – намекнул он на желаемое, – когда наши танки спасали Прагу, – направил он память детей в нужную сторону. – Может, про Новочеркасск говорил… – с надеждой сказал капитан.

Федору Андреевичу срочно захотелось выпить. С тем он и заглянул в котельную, но, обнаружив веселое застолье, решил начать со взбучки.

– Никто не желает робить, – грознел голосом Федор Андреевич.

– Так шабат, – виновато развел руками Степаныч.

– Один человек пашет как ненормальный, и тот Недомерок, – сокрушался директор, укорил всех разом и ахнул в себя уважительно предложенный стакан.

– Я, Андреич, вот чего хотел узнать, – сдвинулся Сергей Викентьевич, уступая место директору. – Недомерок наш – он жа в школе оклад получает?

– А как же.

– А у себя на службе он тоже оклад получает?

– Да и не только оклад, – встрял Григорий. – Он, поди, еще и ночные получает, и двойной тариф по выходным – он же, считай, круглосуточно на службе.

– Умеют же люди устраиваться, – завистливо протянул Сергей Викентьевич, – два оклада и куча надбавок…

– Да и Ильич наш – тоже два оклада загребает, а то и поболе, – добавил зависти Степаныч.

– А он с чего? – усомнился директор.

– Дык у нас в школе – раз, и за продажу родины – два, – посчитал завхоз.

– Вряд ли, – не согласился Алексей Иванович. – За продажу, наверное, единоразово, а не помесячно.

– Это как договоришься, – упорствовал Степаныч, разливая и с сожалением оглядывая пустеющую банку.

– А вот ты, Степаныч, хотел бы, как Недомерок – два оклада? – спросил завхоза Григорий.

– Ни боже ж мой! – Степаныч едва не протрезвел.

– А как Ильич?

– Вот то не ведаю… Прицениться надо…

– А с чего это ты, Викентьич, чужие гроши считаешь? – окликнул водителя Алексей Иванович. – С зависти?

– Не без того… Но главное – они мне должны. Оба. И Недомерок и Ильич. Кучу грошей через них потерял.

– Это як жа? – Степаныч ухватился за слово «гроши» даже в застольном гомоне.

– По той осени еще, когда Ильич только к нам устроился, моя родительница согласилась им допамагать по дому. А уже через неделю гляжу – неладное что-то. Трясется старуха и всякой тени боится. Я к ней: что, мол, с тобой? А она: «Ой, сыночка, бяда: вораги за нами дыбают, днем и ночью дыбают». Я, конечно, в смех, а она меня веником по башке – не смей, мол, над маткой потешаться, я, мол, старая партизанка и в энтих делах усе секу… Дальше – хужей. Из дому выходить боится. Спать перестала. Вораги кругом – надо сниматься с базы и уходить в лес. Я ей – какой лес, мамаша, опомнитесь! Ни в какую… Короче говоря, повез ее в Витебск к психиатру – Семен Михайлович наш и удружил этого светилу по мозгам. Даже в специальную санаторию на два месяца отправлял. Грошей потратил немерено: на лекарства да на походы к врачам. Все без толку. А потом, когда Недомерок убалтывал меня в агенты пойти, я ему и кажу: не могу, мол, матка хворая на голову, оставить нельзя ни на минуту. В общем, рассказал ему про ее хворобу, а он смеется: скажи, говорит, мамаше, что то не враги – то наши люди следили, пущай не боится…

– Ну и перестала бояться? – усмехнулся Григорий.

– Какое там! Наших, говорит, надо еще пуще опасаться. Но все это уже бесплатно – не хвороба ведь, а зараза гебешная…

«Какое счастье, – благодушествовал Федор Андреевич, – сидеть вот так в дружном трудовом коллективе и обсуждать насущные рабочие проблемы».

– Есть одна насущная проблема, – возвысил голос Алексей Иванович. – Если мы будем продолжать с той же скоростью, то совсем скоро… – Алексей Иванович никак не мог вспомнить что-то важное, о чем хотел рассказать друзьям, и потому говорил, замирая вдруг в ожидании, не вспомнится ли, чего такого он берег для рассказа…

– Не боись, не последнее, – успокоил его и всех остальных Григорий.