Йошкин дом - [7]

— Мне надо было перейти через две аллеи, войти под увитую виноградом арку и пересечь небольшую рощицу. В этой рощице, в закрытом павильоне меня ждала Эстелла. С тех пор как она ослепла и не могла ходить, ее, конечно, убрали с экспозиции — таковы были правила всех без исключения зоопарков.

Попасть в закрытый павильоне могли только родственники обитателей павильона, но так как прямых родственников у Эстеллы не было, она взяла пропуск на меня. Я толкнул дверь небольшой деревянной постройки и вошел.

Эстеллина клетка находилась прямо напротив входа. Я был этим недоволен (сквозняки) и несколько раз порывался пойти к директору павильона и добиться, чтобы клетку перенесли в другое место, но Эстелла упросила меня этого не делать. Она говорила что ей нравится жить у входа, что так она может заранее чувствовать, что я иду. Смешно, она ведь совсем не видит. Но мне не хотелось ее переубеждать.

С Эстеллой мы говорили мало. Просто сидели и молчали, я пил чай, Эстелла — витаминизированный отвар. За все пятнадцать лет, которые я к ней хожу, мы уже все друг другу сказали. Обсудили. Выговорили. Нам было больше не о чем говорить, но это никому не мешало. Иногда это очень хорошо — когда больше не о чем говорить, просто потому, что иногда говорить вообще не нужно.

Говорила—то Эстелла нормально, если что. Вот ее сосед, высокий седой старик из клетки слева, говорить не мог почти совсем: что—то с горлом. Ему было не так много лет, но его уже убрали в закрытый павильон: посетители пугались хрипа и свиста, которые он издавал. Эстелла жалела его и вечно чем—то угощала (в основном из того, что приносил я); она считала себя еще бодрой и вообще по сравнению со многими молодой. Эстелле было девяносто два года. В зоопарке она жила, как и все, с семидесяти пяти. Примерно тогда же я ее и обнаружил. Тогда она еще жила в обычной клетке в открытом павильоне, и к ней никто не ходил. Не то чтобы она жаловалась или даже рассказывала об этом, но я почему—то все сразу понял. Потом я узнал, что ходить было просто некому: Эстеллин муж давно умер, а детей у них не было. Была какая—то двоюродная племянница, но она жила в другом городе, далеко.

В тот период я жгуче завидовал Виолетте: у нее были живы родители и было к кому ходить в зоопарк. Я ходил в зоопарк один, ни к кому. Мне было не к кому: мои родители умерли от туберкулеза, когда мне было пять с половиной лет. Я вырос нормальным и веселим, женился, любил жизнь и Виолетту, но мне было не к кому ходить в зоопарк. Я ходил туда просто так и там познакомился с Эстеллой, к которой никто не ходил. Я начал ходить в зоопарк к Эстелле.

И так и ходил, уже более пятнадцати лет. Эстелла сначала удивлялась, потом просто радовалась, а потом привыкла. Я ходил довольно часто, так часто, как позволяли работа и Виолетта, и за пятнадцать лет мы с Эстеллой успели обо многом поговорить. Я рассказывал ей обо всем и даже хотел привести показать детей, но Виолетта не разрешила. Зачем, спросила она недовольным тоном, сам посуди, зачем? Зачем им лишнее знакомство, которое так или иначе скоро прервется? Хватит уже и того, что я днями и ночами ломаю голову, что мы им скажем, когда не стане Розы и Марта. Они же будут в таком ужасе, бедные дети, а это может случиться в любой момент, ты же понимаешь, и что мы им скажем? Одно расстройство. Виолетта озабоченно качала головой. Я был с ней не совсем согласен, но настаивать на знакомстве детей с Эстеллой не стал. В конце концов, у детей были (пока еще были) Март и Роза, поэтому я мог считать Эстеллу только своей. Я и считал. Эстелла тоже считала себя моей, а меня — своим. В конце концов, бывают же всякие потерянные и найденные дети, или что—то в этом роде. Я точно знал, что мои родители умерли, я знал, что с ними произошло и где их могила, поэтому фантазировать, что на самом деле моя мама осталась жива, и она — Эстелла, я не мог. Но иногда мне нравилось думать, что Эстелла — моя тетя. Хотя я точно знал, что нет.

Мы еще немного посидели с Эстеллой, и я поднялся. Эстелла не могла этог увидеть, но сразу почувствовала.

— Я приду как обычно, через неделю, сказал я сразу, пока она не успела сказать «я знаю, что тебе некогда». Она всегда говорит, что мне некогда, но я всегда прихожу. Это уже такой ритуал — кто кого опередит. На этот раз опередил я. Эстелла улыбнулась. Мягко и чуть насмешливо, как всегда.

— Я знаю, тебе ведь… — начала она.

— …некогда, — закончил я, и мы рассмеялись.

Виолетта и дети ждали меня на дорожке. Они уже закончили общаться с Мартом и Розой, купили по мороженому и теперь лизали его все трое, серьезные и довольные. У Лизы мороженое было клубничным, у Сайма — шоколадным, а Виолетта купила себе сливочное эскимо на палочке. В другой руке она держала еще одну порцию — для меня.

Дома усталые дети, педантично выкупанные Виолеттой, быстро заснули, а мы перешли в столовую пить чай.

— Знаешь, как—то вскольз заметила Виолетта, — кажется их все—таки еще не переводят в закрытый павильон. Март мне сказал, что на прошлой неделе приходил доктор и разрешил им оставаться на общей территории еще по крайней мере полгода. И это хорошо, я считаю — там, на общей территории, все—таки веселей.