Йошкин дом - [52]

Тому, кто должен был это чудо совершить, так, видимо, не казалось, и ремни никуда не улетали: ремни не умеют летать. Гидеон останавливал свой выбор на каком—нибудь одном ремне (потом каждый раз его выбор казался ему особенно неудачным), и два раза в неделю все местечко слушало вопли и крики, доносившиеся из жилища сапожника Рувима Козинакера. Вопли и крики звучали довольно долго — так, что даже закаленные в боях с собственными детьми отцы семейств качали головами. Вечерами по понедельникам и средам Гидеона никто не видел, но на следующий день он, отправлялся в город за кожей и нитками.

Оттуда он был обязан сразу же вернуться, но никогда не возвращался. Гидеона можно было понять: в городе, между магазинчиком кожи и пекарней, у него была большая любовь.

Любовь Гидеона была так сильна и так невыносима, что ради нее он готов был терпеть весь гнев дяди Рувы: он просто не мог ничего с собой поделать. Каждый день, уходя из дома и слыша привычное «только смотри вернись вовремя», Гидеон точно знал, что вовремя не вернется. Ему было точно известно, что произойдет. Он заранее видел, как дойдет до города, как купит кожи и ниток для дяди Рувы, как повернет не налево, к дому, а направо, к пекарне, — и от мысли, что будет потом, у Гидеона начинало щекотать в носу. Потому что потом наступали те минуты, ради которых стоило жить на свете.

В большой витрине шляпной мастерской, расположенной между магазинчиком кож и пекарней, стоял стеклянный ящик, наполненный водой. В ящике, лениво поводя живой переливающейся тканью, жила разноцветная рыба. У рыбы были радужные красные плавники и золотистое тело. Рыба была прекрасней, чем все, что Гидеон видел на этом свете. Рыба плавала по своему ящику, временами поворачивала голову и глядела Гидеону в глаза. Гидеон стоял возле витрины и смотрел на рыбу. Ему казалось, что рыба его понимает. Ему казалось, что рыба его узнает. Ему казалось, что рыба переливается специально для него. Гидеон долго думал, как бы ему назвать рыбу, которую он считал немножечко, совсем чуть—чуть, своей. Рыбе нужно было подобрать самое красивое на свете женское имя.

Гидеон знал только одно красивое женское имя. Гиде он называл свою рыбу Сора.

Он рассказывал рыбе по имени Сора про свои неприятности и беды, про дядю Руву и его ремни, про мальчишек на улице, даже иногда шепотом пересказывал ей святые тексты. Сора все понимала — во всяком случае, она все так же плавала по своему ящику и поводила цветными плавниками. Между прозрачными перепонками вспыхивали маленькие искры. Гидеон любил смотреть на эти искры и думать, что они похожи на маленькие субботние свечки.

Никогда, даже в своих самых тайных мыслях, даже в самой глубине своей непокорной души, Гидеон не мечтал о том, что рыба Сора может перестать плавать в витрине шляпной мастерской и поселиться у него дома, в комнате, где он жил с дядей Рувой. Это было так же нереально, как думать, скажем, о том, как в один прекрасный день на осинах вырастет субботние халы, а башмаки будут шиться из кожи сами. То есть было бы неплохо, но всерьез об этом нечего и мечтать. Конечно, всегда существовала вероятность Божьего чуда, но Гидеон был уверен, что Богу нет дела до стеклянного ящика и рыбы Соры. К тому же он был вполне счастлив, просто приходя к витрине и стоя перед ней.

Поэтому, когда случилась драка на улице перед витриной шляпной мастерской, Гидеон был к этому не готов. Он невнимательно просмотрел, как толстый кожевник Довид—Лейб набросился с упреками на вялого, но жилистого пекаря Иегошуа. Они что—то не поделили, на помощь кожевнику пришла вся его семья, на помощь пекарю — вся пекарня, а в ней, между прочим, держали девятерых молодых работников, драка охватила почти всю улицу, и только, задумчивый Гидеон отрешенно стоял перед витриной шляпной мастерской. кто—то бросил в кого—то камень, кто—то кому—то ответил, и только когда очередной камень (неслучайный, конечно, как и все чудесное в этом мире) ударился в стекло изящной витрины, Гидеон очнулся от своего полусна. Камень разбил витрину и угодил точно в стенку стеклянного ящика, ящик раскололся с громким звоном, вода хлынула на пол и на мостовую, и в ней прямо к ногам ошалевшего от смены декораций Гидеона вылетела радужная рыба Сора. Гидеон знал, что рыбы не могут дышать без воды. Он сориентировался мгновенно, быстрее, чем когда—либо в жизни. В этот день его посылали не только за кожей, но и за молоком. Молоко было в стеклянной банке. Гидеон схватил банку, выплеснул на мостовую молоко, зачерпнул из разбитого ящика остатки воды и одним движением переместил туда Сору с грязных камней.

Сора чуть—чуть подвигалась и замерла, шевеля плавниками. Из шляпной мастерской никто не вышел: хозяин как раз уехал за партией нового товара. Гидеон прижал к себе стеклянную банку и пошел домой.

Дома он показал свою драгоценную ношу дяде Руве. Его не отпускала уверенность, что Божье чудо, случившееся один раз, случится повторно и дядя Рува разрешит оставить рыбу Сору жить в их комнате и плавать в стеклянной банке. Не может же он не оценить красоты и необыкновенности чудесной рыбы.