Йоше-телок - [79]
Он победно взглянул на подсудимого бешеными глазами и, не дожидаясь ответа, затараторил, глотая по несколько слов сразу, пересыпая свою речь книжными премудростями.
Но тот даже не посмотрел на него.
Прямо посреди речи «железную голову» перебил праведник из Лиженска, тот самый, которого люди хотели сделать своим ребе, а он не соглашался.
— Реб Шимон-Рефоэл, — приказал он, — сядьте.
«Железная голова» еще немного поартачился, как дикий жеребец, который не дает остановить себя на бегу, но потом все же сел. Лиженский праведник закрыл глаза, нахмурил высокий лоб и погрузился в глубокие раздумья, а потом таинственным голосом, нагонявшим на всех страх, повел разговор совсем в другую сторону. Вместо того чтобы допрашивать подсудимого, он принялся заново допрашивать свидетелей, прежде всего — женщин: Серл, дочь ребе, и Цивью, дочь шамеса.
— Дочь Нешавского ребе, — начал он, — ваш муж после возвращения ведет себя как все люди или нет?
Серл молчала.
— Он разговаривает с вами?
— Нет, — грустно сказала она.
— Что он делает?
— Сидит, закрывшись в комнате.
— Что еще?
— Он часто уходит ночью в поле и долго не возвращается.
— Ночью в поле? — повторил лиженский праведник. — Ну, а куда еще он ходит?
— На кладбище.
— На кладбище? — еще громче повторил он.
И вдруг, окинув Сереле взглядом, спросил:
— Он живет с вами как муж с женой?
Та опустила голову.
— Отвечайте, — велел он. — Суд должен знать.
— Иногда, — сказала Сереле, зардевшись.
— Вы видели, как он раздевается? — чрезвычайно важным тоном спросил праведник.
— Нет.
— Он прячет от вас свое тело?
— Не знаю.
— Вы видели его ноги?
— Нет.
— Можете идти.
Серл вышла. На ее место встала Цивья, шамесова дочь.
— Женщина, — обратился к ней лиженский праведник, — долго ли Йоше жил в доме твоего отца?
— Долго.
— Ты видела его по ночам?
— Да.
— Что он делал по ночам?
— Плакал.
— Плакал? — переспросил тот. — А ходил ли он ночью на кладбище?
— Да.
— Он говорил с тобой?
— Нет.
— Он когда-нибудь смеялся? Был весел?
— Нет.
— Ты видела, как он раздевается?
— Хи-хи, — залилась Цивья.
— Женщина, не смейся! — прикрикнул на нее лиженский праведник. — Ты когда-нибудь видела его ноги?
— Нет.
— Он прятал от тебя свое тело?
Цивья не поняла. Праведник окинул ее взглядом и велел идти на место.
Затем он начал расспрашивать бялогурцев:
— Откуда Йоше пришел в Бялогуру?
— Мы не знаем, — отвечали они.
— Он вел себя как все или вытворял глупости?
— Он был дурачок, — сказали люди. — Потому его и прозвали Телком.
— Йоше к кому-нибудь приставал?
— Нет, наоборот: когда его били, он молчал.
— Он разговаривал с кем-нибудь?
— Нет, молчал. Все время прятался от людей.
Лиженский праведник уставился на свидетелей пронзительным взглядом.
— Кто-нибудь из вас видел, как он раздевается? — спросил он.
— Нет.
— Кто-нибудь видел его ноги?
— Нет.
Он сдвинул шапку на лоб и снова закрыл глаза. Все сидели в страхе. Вскоре он открыл глаза и дрожащим голосом заговорил.
— Господа, — сказал он, — ясно как день, что ни одна из сторон, Боже упаси, не лгала перед судом. Верно?
— Верно! — послышалось из разных углов бесмедреша.
— Люди! — воскликнул лиженский праведник. — Нешавский ребе, имея на себе талес и тфилин, заявил, что подсудимый — его зять. Никто, Боже упаси, не посмеет заподозрить ребе в неискренности.
— Боже упаси! — закричали голоса.
Праведник задрожал.
— Подсудимый, — сказал он, — кто ты такой?
— Не знаю.
— А я знаю, — ответил праведник, — ты гилгул!
По бесмедрешу пробежала волна трепета.
— Да, да, — продолжал он, дрожа всем телом и глядя пронзительным взором в большие черные глаза подсудимого, — ты скитаешься повсюду, затеваешь каверзы и сам не знаешь, что творишь.
Люди окаменели. От ужаса у всех отнялся язык.
Лишь лиженский праведник все говорил и говорил:
— Ты и Нохем, и Йоше, и ученый, и невежда, ты внезапно появляешься в городах и внезапно исчезаешь, шатаешься по кладбищам, бродишь по полям ночью; ты приносишь с собой несчастье, мор, пугаешь людей на кладбище, вступаешь в брак, пропадаешь и возвращаешься; в твоей жизни, в твоих поступках нет никакого смысла, ибо ты блуждаешь в мире хаоса!
Глаза людей расширились вдвое, сердца заколотились. Как увечные, как слепцы, что вдруг открыли глаза и увидели собственное увечье, так все они увидели теперь то, что так долго мучило их, лежало тяжким камнем на сердце.
— Ой, горе, горе! — послышались вздохи в толпе.
— Скажи, что это не так! — закричал лиженский праведник. — Не молчи!
Подсудимый молчал.
Спокойно, холодно и прямо глядели его черные глаза — широко открытые, но не видящие ничего вокруг.
Некоторое время в бесмедреше было тихо, как в поле перед бурей. Вдруг реб Мейлех поднялся с места и вытаращил глаза на подсудимого. Остолбеневший, с разинутым ртом, подобным раскрытой могиле, со стеклянными глазами, что, казалось, вот-вот выскочат из глазниц, он пронизал зятя взглядом и шагнул к нему.
— Нохем, — сказал он.
Но в то же мгновение он пошатнулся и быстро, как рушится гора, осел на пол.
Все тут же метнулись к упавшему.
— Ребе! — закричали люди.
Исроэл-Авигдор быстро, с невероятной силой растолкал всех, подхватил на руки грузного ребе и усадил в кресло, но тело было застывшим, неподвижным.
