Йоше-телок - [78]

— Прекратите! Прекратите!

Наступила мертвая тишина. У краковского раввина слова застряли в горле.

Нешавский ребе встал — весь белый, тучный, как глыба льда.

— Я не допущу никаких ложных клятв в моем городе! — закричал он.

Раввины зашумели, заволновались. Ребе поднял руки, показывая, что хочет говорить. Стало тихо, как в могиле.

— Я, Мейлех, сын цадиков, — сказал он, — стоя в талесе и тфилин, заявляю, что подсудимый, сидящий здесь, перед нами — мой зять, реб Нохем. Когда он вернулся после пятнадцати лет отсутствия, я его не узнал. Он ушел безбородым юношей, а вернулся с бородой и пейсами. Но он привел доказательства. Он напомнил мне, о чем мы беседовали и что изучали. Кроме того, он напомнил, что мы загнули угол страницы в «Книге ангела Разиэля». Я открыл эту книгу, и все было так, как он сказал. Он также назвал и простые вещи — например, рассказал, что готовили в доме в день его ухода.

Внезапно ребе схватился за тфилин на лбу, вцепился в него обеими руками и громко воскликнул:

— Клянусь моим тфилин-шел-рош![182]

Тут он почувствовал слабость и сел на место.

В бесмедреше было тихо. Тишину прерывал лишь чей-то плач. Никто не знал, откуда он доносится.

Растерянный Куне-шамес снял талес и китл. Нешавская чаша весов переполнилась. Но как только участники суда уселись по местам и принялись допрашивать самого подсудимого, чаши весов снова стали прыгать вверх-вниз, и даже сами раввины не могли за ними уследить.

— Подсудимый, — промолвил краковский раввин, не зная, как к нему обращаться: Нохем или Йоше, — скажите суду, кто вы?

— Не знаю, — ответил тот, даже не подняв глаз от книги.

— Не знаете? — изумленно переспросил раввин. — Кто же может знать человека, как не он сам?

— Человек ничего не знает о себе самом, — ответил подсудимый.

— Я не понимаю, — сказал раввин.

— Я не понимаю, — повторили все раввины.

Нешавский ребе уставился на подсудимого.

— Реб Нохем, — сказал он, — я понимаю твои слова. Но перед судом следует говорить ясно. Ты должен сказать, что ты — Нохем.

— Я Нохем, — словно эхо, отозвался тот.

— Скажи, когда ты женился на моей дочери, — продолжал ребе.

— На Лаг ба-омер, в пять тысяч шестьсот двадцать девятом году[183], — ответил подсудимый отрешенным голосом.

Выпучив глаза, ребе посмотрел на собравшихся.

— Кто из вас, — спросил он, — был на свадьбе моей дочери с реб Нохемом?

— Я! Я был! Я! — послышались голоса.

Ребе уставился на подсудимого.

— Зять, помнишь ли ты толкование к Писанию, которое произнес на свадьбе?

— Да.

— Перескажи его суду.

Все тем же отрешенным, как будто загробным голосом он пересказал все толкование.

— Верно! — крикнул один из раввинов.

— Я помню! Я помню! — вмешался другой.

Реб Мейлех гневно посмотрел на всех.

— Бялогурский даен! — воскликнул он. — Был ли Йоше из Бялогуры ученым человеком или невеждой?

— Он читал одни только псалмы, — ответил даен.

— Люди! — крикнул ребе. — Реб Нохем — ученый, знаток каббалы.

— Ничего не понять, — сказал краковский раввин.

— Ничего не понять, — повторили все раввины.

Реб Мейлех поглубже уселся в кресло, как победитель.

Но вот реб Шахне-даен, несколько раз высморкавшись с трубным звуком, принялся допрашивать подсудимого, и тогда чаши весов снова начали прыгать.

— Йоше! — воскликнул даен, — скажи перед судом, что ты не Йоше-телок из Бялогуры.

Подсудимый молчал.

— Молчишь! — закричал реб Шахне. — Не отрицаешь! Значит, сознаешься?

Подсудимый молчал.

Реб Шахне вытянулся, став вдвое тоньше и выше.

— Господа, — сказал даен, — он точно так же молчал или говорил не по делу в Бялогуре, когда стоял перед судом. В городе, не про нас будь сказано, вспыхнула эпидемия. Дочь шамеса созналась, что он, не про нас будь сказано, согрешил с ней. Но сам он молчал так же, как сейчас. Не сознавался и не отрицал. Суд женил его на дочери шамеса, но он сбежал. Пусть он скажет мне в лицо, что это не так!

По бесмедрешу пробежала волна трепета.

— Подсудимый, — спросил краковский раввин, — вы слышали, что даен реб Шахне сказал о вас перед судом?

— Да.

— Что вы на это скажете?

Подсудимый молчал.

Реб Шахне вскочил с места.

— Скажи, что это не так! — его глаза метали искры. — Я заявил перед судом, что ты не Нохем, а Йоше-телок. Скажи, что ты не Йоше!

Тот даже не взглянул на кричащего даена.

Краковский раввин так затряс головой, что казалось, она вот-вот отвалится.

— Подсудимый! — рассерженно сказал он. — Суд спрашивает вас: кто вы такой?

— Я не знаю.

Краковский раввин вскочил.

— Вы сказали, что вы — Нохем, зять Нешавского ребе. Почему вы ушли от жены?

— Так было нужно.

— Где вы были?

— Ходил по миру.

— Перечислите города, в которых вы бывали.

— Их не перечислить.

— Вам знаком город Бялогура?

— Да.

— Вы бывали там?

— Я бывал всюду.

— Что вы делали в странствиях?

— Не знаю.

Ослабев, краковский раввин сел на место. Он не мог говорить.

— Теперь вы ведите допрос, — сказал он раввинам, сидевшим рядом.

Первым к делу приступил мудрец из Динабурга, «железная голова». Но он ничего не смог добиться. Торопливый, рассеянный, он сам спрашивал и сам же отвечал, говорил быстро, обрывая слова, ничего нельзя было разобрать — он лишь внес смятение в зал суда.

— Подсудимый, — сказал он, потирая лоб и сверкая беспокойными, бешеными глазами, — одна из сторон лжет. Одно из двух: если вы Нохем, то вы не Йоше, а если вы Йоше, то вы не Нохем, как Рувим не может быть Шимоном, а Шимон — Рувимом