Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - [40]

— Видите этот шрифт? Он называется ар-нуво.

«Толсторог» — так называлась группа, менеджером которой

Стэн был в Сиэтле. Он был менеджером, потому что у него был фургон. Теперь группа распалась, но надпись на фургоне осталась. Меня тронула эта история. «Толсторог» сначала был группой, а теперь стал фургоном. Стэн казался мне каким-то кудесником, словно ему и в самом деле удалось превратить нескольких волосатых хиппи в громадный кусок металла.

Когда мы вдоволь налюбовались на Толсторога, пришла пора идти в гости к Стэну и Мими. Их дом был маленьким, даже хрупким, и целиком построенным из досок, которые они нашли на пляже. Он был построен поверх баржи, но большая его часть стояла на пляже. Лишь изредка волны подступали так близко, что омывали его стены.

После той поездки я каждый день умоляла маму свозить меня на Мыс, в дом-корабль Стэна и Мими, стоявший на якоре, точнее, на пляже. Мама везла меня туда, иногда усадив на колени, давала подержать руль. Дорога была прямая и безлюдная. Я карабкалась по узкой деревянной лестнице на палубу баржи, а потом спускалась по гладким отполированным ступенькам в кабину внутри. Свет струился в комнату, освещая резное дерево (талантливую работу Стэна) и богато вышитые покрывала (работу Мими). Я недолго болтала с Мими из вежливости, потом протискивалась через тесную, но аккуратную кухню в крошечную мастерскую Стэна, обустроенную на корме. В его волосах застревали золотистые опилки, повсюду летала древесная пыль.

— Я приехала! — кричала я.

— О, прекрасно, — отвечал он, — а мне как раз нужна помощь.

Я протискивалась в мастерскую — в семь лет я была пухленькой — и держала тиски, в которых был зажат кусок красного дерева для обрезки. Стэн резал и благодарил меня.

Так я ему и помогала. Разговаривали мы очень мало. Через некоторое время я бежала к Мими, и мы делали шоколадное печенье без орехов. Накатывал прилив, волны бились о стены. Было слышно, как они бьются.

Потом Мими забеременела. Ее улыбка, ослепительная, как клинок, засияла еще ярче. Мне с каждым разом было все труднее уезжать от них со Стэном и возвращаться в Лорелхерст, в город.

Сидя на толстом красном ковре в своей спальне, я мастерила колечко для ребенка из старых ершиков для посуды. Я сделала колечко очень маленьким — таким, как представляла себе его маленькие пальчики.

— Дорогая, — сказала мама, — кольцо прекрасное, но великовато.

— Что, правда? — Я не могла поверить, что бывают такие маленькие руки.

Тогда я сделала малышу одеяло — небольшой квадратик из зеленого бархата с разными лоскутами, нашитыми сверху. Подумала, что ему будет приятно трогать разные на ощупь ткани. Я очень аккуратно подбирала яркие лоскуты — хотелось, чтобы моя работа была не хуже шедевров Мими и Стэна.

Мими родила красивую девочку. Ее назвали Санни. Новость о ее рождении вызвала у меня легкое беспокойство. Что, если Стэн и Мими после рождения ребенка перестанут быть такими прикольными? Что если не захотят, чтобы я приезжала? С другой стороны, это же ребенок! Меня страшно волновал тот факт, что двое моих самых любимых людей на земле способны произвести третьего, нового.

Дождливым ноябрьским днем мы выехали из Сиэтла, чтобы познакомиться с Санни. В Эдмондсе, в северной части города, сели на паром до Кингстона. Когда на главном шоссе сошли, мама разрешила сесть к ней на колени, чтобы я сама смогла «вести машину» под дождем — уворачиваться от капель, как она сказала. Мы подъехали к маленькому дому-кораблю. Солнце больше не струилось в окна. Я молча смотрела, как Мими кормит Санни. Потом она принесла малышку мне — я сидела на подоконнике. Дала мне ее на руки, и я почувствовала такое счастье. Никогда не думала, что тяжесть может быть так приятна.

Тут все мои дурные предчувствия рассеялись. Злая фея у колыбели Спящей Красавицы насылала проклятия. Я же ощущала себя предвестником добра — не только для этой маленькой семьи, но и для себя. Мне тогда почему-то показалось, что в этом ребенке есть частичка меня. Как будто я саму себя держала на руках, как будто я была ребенком, родившимся у Стэна и Мими, и это меня ждет прекрасная жизнь в маленьком красивом доме-корабле с чудесными родителями, которые любили друг друга так сильно, что никогда, никогда бы не расстались.

1976 ГОД

Ларри купил парусную лодку и назвал ее «Навитка» («да» на языке индейцев чинуки). В нашей жизни установился новый распорядок. Школьные годы мы провели в Сиэтле, а летом жили на лодке. Август проводили с отцом, ходили в походы. Мы с Дейвом спали на носу. Над нашими кроватями висели маленькие гамачки со всеми вещами, чтобы те не разлетелись повсюду. В сетчатом гамаке лежали мои комиксы про Арчи, тряпичные куклы, детские книжки, лупа. Мы валялись на наших койках и обменивались вспухшими комиксами про Ричи Рича. На лодке всё промокало.

Мы с братом много ходили на вечеринки. Точнее, нас затаскивали туда наша мама — примерная домохозяйка, ступившая на скользкую дорожку, — и Ларри. Но даже мы, которых трудно было удивить вечеринками, сразу поняли, что эта будет особенной. Во-первых, у нее было название, как у книжки: Картофельная вечеринка Спайка Африки.