Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - [2]

Но Люси еще не исполнилось и десяти месяцев; соответственно, мне нельзя было отлучать ее от груди как минимум до года. Если моя проблема кажется вам дурацкой и недостаточно серьезной, чтобы переживать из-за нее, это говорит лишь об одном: вы никогда не были молодой мамой и не жили в либеральном анклаве в конце прошлого века. Пока я раздумывала над тем, отлучать ее или нет (а Брюс, мой муж, притворялся, что мои терзания ему интересны), случилось неизбежное. Я сорвала спину. Теперь середина спины у меня постоянно стреляла, как у согбенного старикашки. Я не могла сидеть прямо на стуле, лежать на диване, поднимать пакеты с продуктами. И тогда я прекратила кормить грудью.

Теперь, после десятилетнего стажа практики йоги, меня так и тянет выдать по этому поводу что-то мудрое, например: я была готова бросить кормление, и мое тело приняло решение за меня. Но тогда я еще не верила в подобную чушь. Вместо этого я погрузилась в мутное болото из угрызений совести, к которым, однако, подмешивалось чувство облегчения. На людях я утверждала, что меня несправедливо лишили полноправного, Богом данного, узаконенного года грудного вскармливания. Перед мужем извинилась в своем недостойном поведении. В присутствии подруг сокрушалась: «О нет! Представьте, не могу кормить малышку!» Но внутри меня всё тайно ликовало. Ведь моя селезенка снова принадлежала мне.

Мы жили в Финни-Ридж, районе на севере Сиэтла, населенном образованными белыми людьми с либеральными взглядами и добрыми намерениями. Впрочем, то же можно сказать о любом другом районе на севере Сиэтла. В Финни-Ридж нет вывесок «Злая собака». У нас такие: «Пожалуйста, будьте бдительны, в доме собака».

Когда я начала жаловаться на боли в спине (а делала я это часто и с чувством), у моих соседей был один ответ: займись йогой. Мой врач сказал, что есть позы, которые помогут укрепить спину. Кассирша в супермаркете посоветовала купить хороший видеокурс по йоге в соседнем эзотерическом магазине. Даже бомж, торгующий газетами для бомжей у входа в супермаркет, высказался: «Не забудьте купить коврик! Без коврика йогой заниматься сложно».

У меня уже было определенное сложившееся представление о йоге. Я думала, что йогой занимаются богатенькие сорокалетние домохозяйки, которым некуда время девать, или худющие фанатичные двадцатидвухлетние вегетарианки — бывшие гимнастки. Меня очень смущал тот факт, что белые люди стремятся изменить себя, практикуя обычаи темнокожих людей, — подозрительная тенденция, на мой взгляд.

Несмотря на эти довольно безосновательные, но прочно укоренившиеся убеждения (моя специальность), я годами подозревала, что мне, возможно, придется заняться йогой. Я была нервной. Вечно сомневалась, теребила волосы. Я была из тех, кто практически сгорает от нервной энергии. У меня постоянно тряслись руки, так что весь мир был осведомлен о моей тревожности. Буквально пару недель назад я сидела в кофейне, кормила Люси кусочками крекера и пыталась одновременно пить кофе, держа чашку дрожащей рукой. Тут ко мне подошел какой-то мужчина и представился «энергетическим целителем». Не успела я придумать, как бы его отшить, как он взял мою трясущуюся руку и мрачно проговорил:

— Вам не помешало бы со мной поработать.

— О! — ответила я, нервно улыбаясь. — Простите! Эта трясучка у меня с детства, а в последнее время из-за малышки я еще плохо сплю. И кажется, переборщила с кофе, — неубедительно заключила я.

— Вы много курятины едите? — спросил он. — Может вызвать отток энергии.

Я встала, пролив кофе, и мигом загрузила Люси в коляску.

— До свидания! — бодро помахала я и вышла из кофейни, теряя остатки энергии буквально на ходу.

Йога казалась самым подходящим для меня средством: лекарством, что помогло бы успокоиться. Но, с другой стороны, и самым неподходящим: ведь тогда все бы увидели, какой развалиной я стала, заметили бы мою дрожь, беспокойство и тревогу. Застыть в неподвижности, удерживать позу — это меня пугало. Что скрывается под моим фасадом нервной болтовни?

Но теперь всё изменилось. У меня родился ребенок. И я должна была носить ее. Я готова была пойти на что угодно, лишь бы ко мне вернулась способность носить ее на руках. Но занятие йогой… это было слишком. Как и многие, я боялась очутиться в зале, где все делают позы хорошо. Тогда я еще не знала, что в йоге крайне редко бывает так, что все без исключения в зале делают позы идеально. А если вдруг случится попасть в такой класс, скорее всего, окажется, что там одни придурки.

Я решила, что лучше всего купить видеокурс: возможно, так удастся получить все преимущества, не подвергаясь малоприятному унижению. И вот одним теплым осенним вечером я собралась наконец в эзотерический магазинчик. Усадила сильно сопротивляющегося ребенка в коляску. Это вызвало очередной приступ материнской вины: коляски недавно вошли в список запрещенных субстанций у молодых мам Сиэтла. Видите ли, когда малыш находится так далеко от матери, он не чувствует с ней связь: гораздо лучше для него висеть в уютном рюкзачке на спине или — никуда от этого не денешься, — опять же, на материнской груди. Детей у нас в Сиэтле принято было носить в слингах или «Снагли» (устройство, в нашем доме известное как «Вконец-Обнагли»), Была еще теория о том, что ребенок должен видеть мир с той же высоты, что и мать. Сейчас, когда я это печатаю, бредовость идеи бросается в глаза, но когда я впервые ее услышала, она почему-то не вызвала возражений. Короче, нежелание отказаться от коляски в наших краях стремительно становилось еще одним способом сообщить всему миру: первое — что вам на своего ребенка плевать; второе — что вы деревенщина, неосведомленная о последних тенденциях детского воспитания. И всё бы хорошо для тех, чьи детишки были легкими, словно сделанными из пробковой древесины, но мы с моей приятно упитанной мадемуазелью оставались ярыми приверженцами колясок. И вот осенним вечером мы покатили в магазин. Малышка в коляске снисходительно терпела свою равнодушную деревенщину-мать.