Язык звериных образов - [8]
Итак, в произведениях скифского звериного стиля можно увидеть некие схемы, по которым строится образ того или иного животного. Согласно этим схемам, зрительный образ зверя, обладающий определенной совокупностью признаков, обретает сходство с понятием о животном, поскольку понятие также определяется некоей совокупностью признаков стоящего за ним явления.
Это отличает произведения первобытного и традиционного искусства вообще, и недаром оно получило название «понятийного»>{19}, а его произведения называют «пластическими идеограммами»>{20}, т. е. своего рода изобразительными понятиями. Разумеется, каждая изобразительная традиция воспроизводит понятия по-своему, но суть явления остается общей.
Это явление можно, пожалуй, сопоставить с называнием изображаемого предмета по его основным признакам, что свойственно вообще ранней изобразительной деятельности человека>{21}. Таким образом, древние люди, воплощая в произведении искусства свое понятие о животном, тем самым просто называли его, и это, видимо, было для них очень важно: при тех отношениях людей с окружающим миром, которые существовали в древности, знание и воплощение имени было одним из способов воздействовать на ситуацию. Впрочем, для чего воспроизводилось в искусстве «название» предмета вообще и животного в частности — особая тема, выходящая за рамки данной книги. Нас будет занимать другой вопрос: как именно воплощалось «название» животного в скифском зверином стиле?
Отличия изображений животных в скифском зверином стиле от их реальных прототипов нельзя объяснить только стремлением акцентировать те или иные черты животного. Не менее важно, что сама форма выделенных частей тела весьма специфична и устойчива для множества произведений искусства, которыми мы располагаем. Условная моделировка поверхности тела зверя сходящимися под углом плоскостями, сменяемая на более позднем этапе другой, зачастую не менее условной, раскрытая пасть с завитками, напоминающая цветок лотоса, клюв в форме спирали — почему эти элементы именно такие, а не иные, что заставляет их сохраняться на всем протяжении существования скифского звериного стиля?
Проще всего сказать: таков стиль изображения, и с этим нельзя не согласиться. Но что же такое стиль? На этот вопрос, один из наиболее спорных в искусствоведении, отвечают по-разному. Одни видят в стиле только совокупность формальных особенностей произведения, другие — некое начало, которое эти особенности объединяет и придает им смысл. Но общее в этих мнениях — представление о своеобразии произведений искусства, относящихся к тому или иному стилю, об отличии их от произведений любого другого стиля. Своеобразие же это проявляется не только и не столько при сравнении разных стилей, сколько при сопоставлении произведений искусства с натурой. Иными словами, именно особенности несходства с натурой «в значительной мере определяют специфику того или иного стиля»>{22}.
Возвращаясь к древнему искусству, и в частности к скифскому звериному стилю, можно сказать, что природные прототипы здесь не только обобщаются (о чем уже шла речь) — им придается особая форма, не та, которая существует в природе. Наш взгляд — взгляд носителей иной традиции — эти отличия от натуры легко улавливает; были ли они заметны древним— вопрос слишком сложный, чтобы его решать на страницах этой книги. Нас интересует лишь тот факт, что признаки произведений звериного стиля не совпадают с признаками природных прототипов изображений. К этим признакам нам и предстоит обратиться.
Анализируя произведения скифского искусства, нетрудно заметить, что специфика стиля проявляется не только в тех признаках, по которым строится представление о животном того или иного вида, но и в чертах, свойственных всем изображениям. Так, все звери независимо от их вида показаны с большими глазами, поверхность их тела составлена из построенных сходным образом сходящихся плоскостей и т. д. На эту особенность обратил внимание еще Э. Герцфельд, который, сравнивая фигурки различных животных между собой, писал о том, сколь мало они отличаются друг от друга. Ему же принадлежит выделение некоей «абстрактной структуры» признаков, свойственной «произведениям искусства, а не фауны или флоры»>{23}. Подобного рода признаки, общие для разных изображений, можно назвать «изобразительными инвариантами».
Термин «инвариант» в наше время используется в разных науках. Наиболее общее его понятие существует в математике, где инвариантом именуется величина, неизменная при разного рода преобразованиях. В других науках содержание этого термина приобретает более конкретную окраску, в зависимости от исследуемой ситуации. К памятникам древнего искусства этот термин впервые применил Я. А. Шер, выделивший в материале наскальных изображений группу признаков, которым «присуще одно общее свойство — они не меняются при преобразовании других, связанных с ними признаков, в том числе и тех, которые влияют на изменение содержания образа, т. е. они обладают свойством инвариантности»>{24}.
Термин «инвариант» в этом значении вполне применим и к скифскому звериному стилю, где изображаются животные разных видов и значения некоторых признаков являются общими для разных видов животных. Такие признаки, общие для изображенных в одном стиле животных разных видов, и следует считать инвариантами по отношению к виду изображенного животного. Такого рода признаки играют важную роль при определении стиля изображений и позволяют сравнивать изображения разных животных между собой. Но едва ли правомерно представлять стиль только как «устойчивую совокупность изобразительных инвариантов»
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
Книга, написанная совместно известным греческим сейсмологом А. Г. Галанопулосом и писателем, археологом Э. Бэконом, посвящена разгадке одной из интереснейших тайн в истории — Атлантиде и ее исчезновению В этом труде сделана серьезная попытка на основании данных геофизики, океанографии с максимальным привлечением исторического (письменного) и археологического материалов решить загадку Атлантиды.
В книге Дж. Мелларта, одного из крупнейших специалистов по археологии Передней Азии, освещается важнейший этап в истории древнего Востока и всего человечества — период так называемой неолитической революции. Книга впервые переводится на русский язык. Научная ценность издания возрастает благодаря подробному комментарию переводчика.
В книге рассматривается развитие коневодства на Востоке и в Евразийских степях в тесной связи с историей народов, осваивающих коня, с момента его приручения в 4 тысячелетии до н. э. до первых колесничных боев и состязаний всадников в VII в. до н. э.
Книга английского археолога Леонарда Вулли, знакомого советским читателям по его ранее изданной книге «Ур халдеев», посвященной открытиям шумерской цивилизации, рассказывает о его работе в Северо-Западной Сирии, где им был раскопан древний город Алалах, важный торговый центр, связывающий цивилизации Месопотамии, Египта, хеттов и Эгейского мира. Книга представляет интерес для широкого круга читателей.