Язык милосердия. Воспоминания медсестры - [65]

Я сижу рядом с его палатой и прислушиваюсь к тарахтению аппаратуры. Томми превратился в человека-гибрида, который может двигать лишь головой и полностью зависит от технологий. Весь этот мир кажется мне жестоким. Я слушаю его мать и спрашиваю себя, как, черт возьми, она с этим справится. Большую часть времени, когда отец Томми уезжает на работу, она живет как мать-одиночка. Кроме того, она страдает депрессией. «Она уже давно нетвердо стоит на ногах, – рассказывает мне отец мальчика. – В последнее время дела у нас идут неважно. Но, быть может, произошедшее поможет нам взглянуть на все более масштабно. Подобные вещи сближают людей. Не осознаешь, насколько тебе повезло, пока не случается что-нибудь вроде этого». Я пытаюсь кивнуть в знак согласия, но моя голова отказывается опускаться: она знает, что этого делать не стоит. Авария, в которую попал Томми, ничем не поможет его матери. Забота о тяжелобольном ребенке ляжет дополнительным бременем на ее и без того хрупкое психическое здоровье. И на их финансовое положение. И на их отношения. Больной ребенок – это первая костяшка домино, вслед за которой начнут падать все остальные.

Пока Томми лежит в больнице, наступает его десятый день рождения. Медсестры украшают его койку оставшейся с Рождества мишурой, откопанной в глубине одного из шкафчиков на кухне для персонала. С помощью хирургической клейкой ленты они приклеивают открытки на металлические края его койки и на аппарат ИВЛ, а одна из сестер приносит воздушные шарики, которые она купила и накачала гелием, пока у нее был выходной. Но в холодном свете палаты интенсивной терапии шарики смотрятся уныло: они кажутся слишком яркими, слишком пластиковыми, все (даже сама жизнь) кажется искусственным. Трейси, одна из самых опытных медсестер педиатрического отделения интенсивной терапии, приносит собранный в собственном саду букет – беспорядочный колючий пучок цветов самых разных цветов и размеров – и ставит его в небольшой пластиковый стакан поверх аппарата ИВЛ.

– Так-то лучше, – говорю я. – Посмотри, какой шикарный букет, Томми. Как красиво.

Томми смотрит на цветы, но тут же закрывает глаза. Мимо проходит дежурная медсестра.

– Трейси, нельзя ставить сюда цветы, это категорически запрещено.

Хмыкнув, Трейси убирает букет с аппарата ИВЛ и переставляет его на стоящий рядом стол. Я наблюдаю, как она наклоняется к Томми.

– Мой мальчик заслуживает, чтобы ему на день рождения подарили цветы, – говорит она, целует пальцы и прислоняет их к щеке Томми. – Двузначное число! Всего десять лет, а уже настоящий сердцеед.

Она его любит. Как и все мы. Он с нами уже так долго. Но Трейси любит его больше всех. Она разговаривает с ним целыми днями, обмывая его, намазывая его кожу кремом, распрямляя его ноги, при этом включив для фона радио, по которому комментируют футбольный матч или играет танцевальная музыка. Она танцует из рук вон плохо, ударяя кулаками воздух. Лишь в эти моменты я вижу, как Томми смеется.

На полу у койки Томми стоит стопка коробок с подарками. Многие из них – от медсестер, но и его отец, входя в палату, тащит на себе большой мешок сюрпризов.

– Вот он, мой именинник! – Он целует лицо Томми, и они улыбаются друг другу. – В этом году ты хорошо себя вел. – Он начинает один за другим доставать подарки и складывать их на кровать, пока у Томми не округляются глаза.

Когда Томми засыпает, его родители остаются в отделении.

– Он хотел велосипед, – рассказывает мне его мама. – Я всегда обещала ему, что он получит велосипед на свой десятый день рождения. Он просил его несколько лет. Но я не хотела его баловать. Говорила, что надо подождать, что это особый подарок, поэтому он получит его на особый день рождения. И только если будет хорошо себя вести.

Она складывается пополам. Хватается за живот.

Я обхватываю ее за плечи.

– Мне так жаль, – говорю я. Едва сдерживаемые слезы обжигают мне глаза. Боль, которую она чувствует, не должен испытывать ни один человек.

Отец Томми обнимает ее и крепко сжимает ее плечи.

– Это пройдет. Я все равно так думаю. Он – боец, – шепчет он. – Я знаю, он снова будет ходить. Просто знаю, дорогая. Врачи постоянно ошибаются. А в Америке то и дело говорят о новых способах лечения. Я все оплачу, буду работать двойные смены, если придется. Совсем скоро он опять будет бегать по футбольному полю, верно?

Он бросает взгляд на Томми, который спит, окруженный устройствами и аппаратами. Мама Томми смотрит сквозь меня. Но его отец поворачивается ко мне и медленно кивает, как делают люди, когда хотят, чтобы вы с ними согласились.

Но все, что я могу сделать, так это еще упрямее постараться сдержать слезы, которые режут мне глаза, словно бритвенные лезвия. Я отчаянно стараюсь надеть на лицо улыбку. Я отворачиваюсь и фокусирую взгляд на принесенном Трейси букете из диких цветов. На красках природы.

8 «Маленькие дела с большой любовью» [20]

Жизнь занята как сохранением себя, так и преодолением себя; если все, что она делает, – это поддерживает себя, тогда жить – значит просто не умирать…

Симона де Бовуар

По большей части я наблюдаю за лицом матери, подмечая детали, которые раньше от меня ускользали: изгиб ее бровей, ее манеру стискивать зубы, красноту вокруг глаз. Но похоже, тяжелее всего горе переживает дедушка Рианны. Кожа у него на лице похожа на невыглаженную льняную ткань – мятую и скомканную.