Язык милосердия. Воспоминания медсестры - [63]

Глэдис все просит, чтобы к ней привели ее подругу Доффи: ее сознание находится где-то в другом месте, она то и дело беспорядочно окунается в прошлое, то в один момент своей жизни, то в другой. Позднее Фатима рассказывает мне, что Доффи живет в Австралии и что они с Глэдис работали вместе поварами в школьной столовой шестьдесят лет тому назад. Чем беспокойнее становится Глэдис, тем дальше в прошлое она уходит. Физически человек не может «вернуться домой», потому что каждый раз, уходя, он получает новый опыт, который его меняет. Но пациент с деменцией, пожалуй, и правда «возвращается домой» – он целиком переносится в более ранний период своей жизни. Странное утешение в столь ужасный момент.

– А Доффи уже пришла? Мы опоздаем. Который час?

Я закидываю одну ногу Глэдис на другую, кладу одну руку ей на плечо, другую – на бедро и аккуратно переворачиваю ее лицом к себе. У всех медсестер болит спина. Травмы спины и боль в пояснице составляют 40 % всех заболеваний среди сотрудников Национальной службы здравоохранения, и одни лишь больничные для медсестер обходятся государству в 400 миллионов фунтов, а с учетом младших медсестер – в 1 миллиард фунтов. Травму опорно-двигательного аппарата можно получить, поднимая или передвигая пациента. Профессия медсестры – это тяжелый физический труд. Разумеется, сейчас фонды организуют подробные курсы для медсестер и обеспечивают их необходимым оборудованием, чтобы свести к минимуму необходимость перекладывать пациентов вручную и исключить возможность судебных исков в случае, если что-то пойдет не так. Но при такой критической нехватке персонала, которую мы наблюдаем на сегодняшний день, некому перетаскивать пациента, страдающего недержанием, или искать дополнительную лебедку, если имеющаяся сломалась, а времени сообщить о поломке нет. А если у человека из-за болезни, медикаментов или износа не работают мышцы, медсестра обязана взять на себя их функции, рискуя собственной костно-мышечной системой и регулярно помогая пациентам выполнять необходимые движения: например, чуточку дольше держать Глэдис, пока Фатима наливает воду. Когда Глэдис внезапно дергается, я, как учили, не даю ей упасть. Ее лицо выражает стыд и беспокойство, и, хотя у меня резко сводит спину, я за секунду оцениваю ситуацию и понимаю, что тот вред, который я причинила бы этой бедной женщине, позволив ей упасть обратно на запачканную калом простыню, стоит той боли, которую мне приходится терпеть. Однажды я могу оказаться на месте Глэдис. Как и вы.

У Глэдис нежная кожа, и мне приходится быть осторожной и следить, чтобы она не порвалась. Мельчайший, не заживший вовремя порез может превратиться в пролежень, гематому или рану. Глэдис поднимает голову, которая находится где-то на уровне моего живота, и смотрит на меня, пока Фатима ее обтирает. У последней в руках большой желтый пакет для медицинского мусора и упаковка влажных салфеток. Ей приходится истратить почти полпачки, мусорный бак заполняется использованными салфетками, а вода в тазике становится все грязнее.

– Как ты, Глэдис, все хорошо? – спрашивает она. – Еще немножко, и мы уложим тебя поудобнее. – Фатима исчезает, чтобы вылить грязную воду в унитаз, и возвращается, заново наполнив таз чистой мыльной водой. Она опять опускает в нее локоть, а затем повторно обмывает спину Глэдис и тщательно расправляет и натягивает простыню, ведь даже малейшая складка может вызвать у Глэдис раздражение на коже. Мы переворачиваем ее на спину и подкладываем ей под голову подушки, а потом слегка приподнимаем спинку койки.

Я бросаю взгляд на часы, решаю ненадолго остаться. Глэдис все еще крепко держит меня за руку. Она смотрит в окно. Куда-то вдаль. Она перестала кричать, а ее дыхание снова стало ровным и спокойным. От нее пахнет как от новорожденного младенца.

На несколько мгновений к Глэдис, кажется, возвращается способность выражаться связно:

– Спасибо. Мне гораздо лучше. Мы не опаздываем. Все уже готово, и Доффи вот-вот подойдет. Нельзя ведь оставить деток голодными.

Она оглядывается и смотрит поверх других больничных коек сквозь грязное заляпанное окно на небо:

– Который час? Скоро она придет?

Я говорю ей, что уже почти пять.

– Правда? Уже так поздно? Как летит время. – Она смотрит на меня: – Как летит время.

Мне доводилось ухаживать за пациентами, лежащими в хирургическом, терапевтическом и психиатрическом отделении, за младенцами и детьми, за роженицами. Но оказывается, больше всего мне нравится работа, которая совмещает в себе разные специальности – хирургию, терапию, педиатрию, психиатрию и уход за взрослыми пациентами. Свое место я нахожу в отделении интенсивной терапии. Именно там я знакомлюсь с Томми.

Томми не хочет смотреть на солнце. «Отсюда открывается чудесный вид», – говорю я, выглядывая в окно. Мы находимся на десятом этаже, в одной из смежных палат в самом центре отделения, и отсюда, поверх домов укрытого смогом Лондона, виден невероятно красивый закат. Но Томми плотно зажмуривает глаза и искривляет лицо в гримасе каждый раз, когда я отдергиваю занавески. Ему девять лет, и все его тело ниже шеи оказалось парализовано после полученных в автомобильной аварии переломов шеи и таза. Ему сделали трахеостомию, поэтому невозможно расслышать слова и звуки, которые Томми производит ртом, – можно только различить шипящий звук вдыхаемого воздуха и увидеть слезы на его искаженном рыданиями лице.