Язык философии [заметки]

1

Бибихин В. В. Мир. — «Философская и социологическая мысль», 1990, №. 2, 5, 8, 12. Также В. В. Бибихин. Мир. Томск: Водолей 1995.

2

«[…] jene geistige Kraft, die sich in ihrem Wesen nicht ganz durchdringen […] lässt» (Humboldt W. von. Über die Verschiedenheiten des menschlichen Sprachbaues, § 3).

3

Eco U. La struttura assente. Milano, 1968, p. 46.

4

Ibid., р. 322.

5

Ibid., р. 324

6

Ibid., р. 379.

7

Гумбольдт В. фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества. — В кн.: Гумбольдт В. фон. Избр. тр. по языкознанию. М., 1984, с. 82.

8

Бибихин В. В. К онтологическому статусу языкового значения. — В кн.: Традиция в истории культуры. М., 1978, с. 231–243.

9

«Im Satz wird eine Welt probeweise zusammengestellt». — In: Wittgenstein L. Notebooks 1941–1916. Ed. G. H. von Wright and G. E. M. Amscombe. Oxford, 1979, p. 41; 7.

10

Ibid., р. 84. Ср.: Витгенштейн Л. Логико–философский трактат, 5.63.

11

Robinson I. The new grammarians’ funeral: A critique of Noam Chomsky’s linguistics. Cambridge, 1975, p. 86.

12

Чаадаев П. Я. Отрывки и афоризмы. — В кн.: Чаадаев П. Я. Статьи и письма. М., 1987, с. 167.

13

Для трехсложных слов метатеза скорее правило чем исключение. Так, наша гирлянда по–испански hirnalda; муравей — латинское formica, древнеиндийское vamrá, древнеисландское maurr (перестановки mrv, vrm, vmr, mvr). Пусть родство слов голова и бокал остается догадкой; достаточно того, что латинское testa не только горшок, но и чаша. Понятно, что как раз в иррациональном случае метатезы возможности научного этимологического анализа ограниченны. Тем не менее нет причин не обращать внимания на то, что три слога в одном корне для языка — как бы слишком много, и он перестает следить за соблюдением их порядка.

14

Потебня А. А. Мысль и язык. — В кн.: Потебня А. А. Слово и миф. М. 1989, с. 166, 176, 177.

15

Там же, с. 97.

16

«Die Sprache ist die allumfassende Vorausgelegtheit der Welt» (Gadamer H. G. Begriffsegeschichte als Philosophie: Kleine Schriften. Bd, 3. Tübingen, 1972, S. 237–250).

17

«Die Welt, die Welt, ihr Esel! ist das Problem der Philosophie, die Welt und sonst nichts!» — Цит. по: Schirmacher W. Schopenhauers Wirkung: Ein Philosoph wird neu gelesen. — In: «Prisma», 2/1989, S. 25.

18

Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. М., 1990, с. 176–179.

19

Вöll Н. Die Sprache als Hort der Freiheit. — In: Der Schriftsteller Heinrich Böll. Ein Biographisch‑bibliographisches Abriß. Köln, Berlin, 1966, S. 18.

20

Самосознание культуры и искусства XX века. М., 2000, с. 419–420.

21

Jaspers К. Die großen Philosophen. Bd. 1, S. 634.

22

Heidegger M.; Fink E. Heraklit: Seminar Wintersemester 1966/1967. Frankfurt a. M., 1970, S. 45.

23

Следующий шаг в толковании надписи на фронтоне дельфийского храма Аполлону см.: Бибихин В. В. Узнай себя. СПБ: Наука 1998.

24

Неgе1 G. W. F. Vorlesungen über die Geschichte der Philosophie. 1. Bd. Leipzig, 1971, S. 424.

25

Ibid., S. 449.

26

Ibid., S. 449.

27

Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1978, с. 128.

28

Там же, с. 51.

29

Там же, с. 128.

30

Там же, с. 57.

31

Васильева Т. В. Афинская школа философии. М., 1985, с. 3.

32

Gadamer H. G. Philosophische Lehrjahre. Frankfurt a. M., 1977, S. 213.

33

Васильева Т. В. Ук. соч., с. 51.

34

Цит. по: Аверинцев С. С. Неоплатонизм перед лицом Платоновой критики мифопоэтического мышления. — В кн.: Платон и его эпоха. М., 1979, с. 91.

35

Там же, с. 94.

36

Там же, с. 95.

37

Белый А. На перевале. III. Кризис культуры. Пг., 1920, с. 19.

38

Современная тоска по догмам, которые куда‑то делись, недовольна философией: неужели философия не говорит ничего мировоззренчески определенного, неужели действительно мир, человек, даже язык ускользают от дефиниций? Спасением кажется христианское вероучение, где вроде бы снова можно найти якорь для мысли. Почему у вас всё так получается, спросили меня однажды: с привычными понятиями что‑то делается, они плывут и превращаются в другие, язык–средство превращается в язык–среду; в таком случае нельзя ли хотя бы это — что всё плывет — считать установленным? неверно разве открытие, что всё течет и изменяется? Я ответил, что, если это положение верно, оно тоже должно изменяться. Но тогда разве неверно, продолжали испытывать меня, что вообще существует абсолютный всеобщий закон? Я сказал, что если бы он был, я ничего не мог бы о нем знать, потому что всякое знание, в том числе и о нем, мне диктовал бы сам тот закон, а говоря под его диктовку то, что он велит, я никогда не встану в свободное отношение к нему, т. е. никогда не увижу его суть. Я говорил эти и другие подобные вещи, и мне делалось всё более неловко. Я ускользал и разрушал всякую определенность. Такой нигилист явно не заслуживал места в человеческом общежитии. Ни одной устойчивой надежной истины не оставалось. Наконец меня поставили к стенке: но Бог, Бог ведь согласно христианскому вероучению неизменен, вечен, постоянен! Я не устоял и сознался: да, конечно. Бог неизменен, постоянен, вечен. Произнес я это заикаясь, но успокаивал себя: должно же быть хоть что‑то одно определенное, надежное. Непонятно только тогда, конечно, к чему философия с ее вопросами и нерешенностями. Если есть одно постоянное, вечное, неизменное, то и держись его, а всё остальное отбрось. От переусложненностей, измышлений отойди. Есть Бог, и исходи из этого. С философией расстанься. Вдруг я почувствовал, что оказался нигде, и вера, ради которой я решил бросить философию, меня не принимает. Я набрался смелости и взял свои слова обратно, как берут подследственные, давшие показания под давлением. Под давлением, от стыда, что же это за философия такая, что же это за мысль такая, что не может иметь и сказать ничего определенного, я сдался и согласился: да. Бог вечен, неизменен, постоянен. Но это неверно. Из‑за непостижимости Бога все утверждения о нем подлежат также и отрицанию. Он неизменен не так, что в нем не окажется изменчивости, когда Он того захочет. Он не изменчив, но и не мертв. Если изменчивость — черта жизни, то Бог сверхизменчив, и только если изменчивость понимать как порок, ее в Боге не будет. Больше того. Бога нельзя даже привязать к этому Его обозначению: «Бог»; Он Сверхбог (ὑπέρθεος), и о Нем «как о Причине всего сущего следовало бы, с одной стороны, высказывать и утверждать все без изъятия положительные суждения, какие могут относиться к сущему, а с другой стороны, одновременно с еще большим основанием как о Превосходящем всё сущее отрицать все эти суждения, причем не думать, будто отрицания о Нем противоположны утверждениям, но, гораздо скорее, считать Его, поднявшегося как над любым отрицанием, так и над любым полаганием, не причастным никакому лишению». По Дионисию, Он ни изменчив, ни неизменен, ни изменчив и неизменен вместе. Вот конец последнего трактата Дионисия:

«Мы утверждаем, что Виновник всего мира, превосходящий всё сущее в мире, не будучи лишен ни бытия, ни жизни, ни смысла, ни ума, не есть тело и не имеет ни образа, ни облика, ни качества, ни количества, ни объема […] Он не есть ни душа, ни ум, и Ему нельзя приписать ни воображения, ни мнения, ни рассуждения, ни помышления. Он и не разум, и не мысль, и ни уразуметь, ни выразить Его словом невозможно; Он ни число, ни порядок, ни величина, ни малость, ни равенство, ни неравенство, ни подобие, ни неподобие; Он ни бездвижен, ни подвижен, ни предается покою; Он ни обладатель силы, ни Сам не есть сила; не есть Он и свет; нельзя сказать, что Он живет или что Он есть жизнь; не есть Он ни сущность, ни вечность, ни время; прикоснуться к Нему мыслью невозможно. Он не есть ни знание, ни истина, ни царство, ни премудрость; ни единое, ни единство, ни божественность, ни благость, ни дух в том смысле, в каком мы всё это понимаем; Он ни сыновняя, ни отцовская природа, ни вообще что‑либо из ведомого нам или кому другому; Он не принадлежит ни к несуществующему, ни к существующему, и ничто существующее не познает Его таким, каков Он есть, равно как и Он знает сущее не в его существовании. О Нем нет ни понятия, ни именования, ни знания; Он ни тьма, ни свет, ни заблуждение; ни истина; и вообще по отношению к Нему безусловно невозможны ни полагание, ни отрицание, но, совершая свои полагания или отрицания в отношении вещей, следующих за Ним, Его Самого мы ни полагаем, ни отрицаем. Ибо выше всякого полагания всесовершенная и единственная Причина всего в мире, и над любым отрицанием возвышается всепревосходство Того, Кто запределен всему сущему и совершенно отделен от всех вещей» (О таинственном богословии).

Но ведь о неизменности Бога говорит не философия и даже не богословие, а само Откровение, обязательное для веры: «Всяко даяние благо, и всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Отца светов, у негоже несть пременение, или преложения стень» (Иак I, 18)? Стало быть, верен по крайней мере этот тезис — «Бог неизменен»? Нет. Апостолу здесь словно приоткрылся уголок завесы, и стало можно видеть тело Божества. Апостол ведет себя не как исследователь, направленный ученым обществом выяснить, как устроен интересный объект по названию «Божество», и констатирующий: объект устроен так, что он никогда не меняется, всегда точно такой, как был прежде, и в нем нет даже отдаленных признаков перемены. Апостол говорит иначе: как взволнованный и ослепленный сиянием приоткрывшегося Божества. Его испугало бы, что может существовать исследовательский коллектив, способный принять его за информанта, а его слова — за дескрипцию; что его проповедь слушают как описание важного объекта, он принял бы за свой провал и, возможно, в отчаянии вспомнил 76 псалом царя Давида:

Размышляю о днях древних, о летах веков минувших;

Припоминаю песни мои в ночи, беседую с сердцем моим, и дух мой испытывает:

Неужели навсегда отринул Господь, и не будет более благоволить?

Неужели навсегда престала милость Его, и пресеклось слово Его в род и род?

Неужели Бог забыл миловать?

Неужели во гневе затворил щедроты Свои?

И сказал я: «Вот мое горе — изменение десницы Всевышнего».

В Священном писании есть и «у Негоже несть пременение», и «изменение десницы Всевышнего». Этим исключается возможность сделать его первоисточником нового для всех обязательного мировоззрения. Божество не машина для обслуживания идеологических потребностей. Перед Богом Дионисия Ареопагита, апостолов, псалмопевца необеспеченность человека по части идеологии дорастает до неба, до «страха и трепета».

39

Лосев А. Владимир Соловьев и его время. М., 1990, с. 698.

40

Строго говоря, в христианстве, как в иудаизме, всё, что происходит с человеком после смерти, как при жизни, зависит от воли Бога; соответственно загробное существование не гарантируется бессмертием души, дается не по ее природе, а по божественной благодати. Как в иудаизме, так и по ап. Павлу душа не отдельна от тела, одушевленное тело составляет всё человеческое существо; по смерти нет разлучения души с телом; душа смертна, поскольку тело смертно. Воскресение плоти Библией признается как еще один поступок Бога, животворчество по чистой благодати без субстанциального человеческого бессмертия. Радикальные богословы называют доктрину вечной души фольклорно–философской перверсией: если Пифагор сделал из царства мертвых идеальное царство душ, настрадавшихся в мире, то «христианство» еще вдобавок произвело это царство мертвых в Царство Божие (Ellul J. La subversion du christianisme. P., 1984).

41

Ср. фр. 13: свиньи радуются грязи больше чем чистой воде.

42

Derrida J. De 1’esprit. Heidegger et la question. P., Galilée, 1987.

43

Michelet J. Renaissance et réforme. P., 1982, р. 37.

44

Burckhardt J. Die Kultur der Renaissance in Italien. Вerlin 1948, S. 188.

45

О Петрарке и Аристотеле: Франческо Петрарка. Эстетические фрагменты. М., 1982, с. 16.

46

Мандельштам О. Э. Слово и культура. М., 1987, с. 60.

47

Говорилось в 1988 году.