Терпи, приказала себе Энни. Потерпи, и это тоже пройдет.
Но тысяча миль намного длиннее свадьбы.
Они могли бы спокойно доехать, говорила себе Энни, если бы только Джаред старался сотрудничать. Он не старался. И теснота в кабине старой колымаги Винни тоже подрывала ее решимость.
Было практически невозможно сидеть рядом с Джаредом, слушать, как он мурлычет все те же ирландские напевы, которые она привыкла слышать, когда он брился по утрам, вдыхать незабываемый для нее слабый аромат мыла «Патрик» — и не вспоминать ничего другого.
Не помогало ее спокойствию и то, что Джаред, похоже, не сомневался в своей правоте, напоминая ей о прошлом. Фактически он делал это с явным удовольствием. Она безуспешно пыталась игнорировать его.
— Помнишь тот день, когда ты получила роль в «Вампирах-лесбиянках»? — спросил Джаред, когда они остановились перекусить в Эффингеме.
— Ммм, — без всякого интереса откликнулась она, хрустя пикулями и глядя мимо его левого уха.
— Мы устроили пикник в Центральном парке.
— Ммм.
— Салями с сыром, насколько я помню. И пиво. Какое-то пиво.
Эль, подумала Энни, но ничего не сказала. Это был эль «Мэрфи».
— Мы спустились к лодочной станции и легли на солнце. Ну и жарища была в тот день!
Жара стояла ужасная, но им было все равно. Они расстелили покрывало рядом с лодочной станцией, затем улеглись на солнце, наслаждаясь теплом и невиданной удачей Энни.
Они радостно улыбались друг другу, щипали сэндвичи — и друг друга, пробовали эль — и друг друга…
— А потом ливень… — напомнил Джаред.
Он пришел из ниоткуда и промочил их до нитки. Наконец Джаред поднял ее на ноги и заторопил домой. Дождь мог остудить их тела, но не жар их страсти. Не успели они добраться до своей квартирки, как тут же занялись любовью.
— Помнишь тот день, Энни? — тихо спросил Джаред.
Но Энни закрыла глаза и сделала вид, что не слышит.
— А как тебе тот вечер, когда мы собирались оклеить обоями ванную, а потом идти с Дайаной на Саут-стрит?
Сейчас день уже клонился к вечеру, и они проехали Терре-Хоут.
Энни ударила себя кулаком по коленке. Не надо, Джаред, безмолвно взмолилась она. Пожалуйста, не надо!
— А вместо этого чуть не оклеили обоями друг друга?
Ты первым начал, подумала Энни. Когда она подошла, он слегка мазнул клеем ее нос. Она отплатила полоской поперек щеки. И не смогли остановиться, пока оба не вымазались с головы до ног клеем. Они стояли друг против друга и тяжело дышали. А затем Джаред отбросил кисть, с внезапно вспыхнувшим огнем в глазах шагнул к ней и расстегнул ее рубашку. Энни стянула его майку через голову. Ее джинсы упали на пол рядом с его.
Между поцелуями они позвонили Дайане и попросили их простить за грязь в квартире, затем вместе забрались под душ.
Энни никогда раньше не занималась любовью под душем. Джаред тоже. Для новичков у них получилось весьма неплохо.
«Думаю, мы могли бы немного потренироваться», — сказал Джаред на следующее утро, и через несколько минут все началось снова.
— Помнишь это? — спросил сейчас Джаред.
Он просто ведет с ней психологическую войну.
Энни молила о затычках для ушей. Еще лучше — для воспоминаний.
Но Бог не слышал. По крайней мере ее.
— А та ночь, когда нас заперли в библиотеке? — произнес Джаред, поглядывая на нее, когда они подъезжали к Индианаполису. — Над какой пьесой я тогда работал?
«Любовь под вязами», безмолвно ответила Энни.
Джаред щелкнул пальцами.
— «Любовь». Как я мог забыть? Ты еще сказала, что у них должен быть экземпляр.
Экземпляр был, но ни у Энни, ни у Джареда не было библиотечной карточки, так что взять его не удалось.
Вместо этого им пришлось сесть в углу и читать шепотом друг другу, пока библиотекарше не надоело шикать на них. Наконец, не найдя другого способа избавиться от шумных посетителей, она пустила их в хранилище.
Увлекшись работой, они перестали следить за временем. А библиотекарша, торопясь домой, забыла о них.
Лишь около одиннадцати Энни обнаружила, что они заперты.
Не было никакой возможности выбраться, не отключив сигнализацию, но от этого было бы больше неприятностей, чем пользы. И они провели долгие ночные часы, рыская между полок, зачитывая вслух отрывки из любимых пьес, играя и споря, обсуждая сценические интерпретации и режиссерские подходы.
Под конец, ближе к рассвету, Джаред устроился в одном из ветхих старых кресел и протянул ей руки. И Энни, сонная и улыбающаяся, устроилась спать в безопасном, ласковом тепле его объятий.
Конечно, она помнила. Вжавшись в жесткое сиденье фургона, она вспоминала и вспоминала.
Он не продвинулся ни на дюйм. Казалось, он обращается к женщине, которой здесь нет.
Милю за милей, час за часом Джаред говорил, намеренно извлекая на свет любую мелочь, воскрешая все лучшее и славное, что они делили вместе.
Он проехал двести сорок миль, у него сел голос и побаливало сердце — вот все результаты, которых он добился.
Как она отличается от той Энни, которую он помнил! Спокойная. Сдержанная. Нет, скорее не сдержанная — спрятанная в вакуумную упаковку. Ничто не трогает ее. Ничто не достигает ее.
У той Энни, которую помнил Джаред, было что на уме, то и на языке. И эмоции всегда наготове.
